Желтизна и золото

ДВЕНАДЦАТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ
Из книги The Biplane Houses

* * *
То были не лошади; то
ночной дождь пробуждался к жизни
на металлических крышах.

* * *
Запрокинувшись, такой самодовольный
и фаллический, возлежит знак &
в шезлонге самого себя.

* * *
Головой вниз в бадье рыба колышет
своими беспомощными ногами-крыльями.

* * *
– Духовность? –
фыркнула она. – И поэзия?
Это как желтизна и золото.

* * *
Дождем и деревьями
несутся в сумерках по улицам
экваториальные штормы.

* * *
Лучшие любовные стихи, как таковые,
известны лишь любовникам.

* * *
Грудастые греческие бассейны изъясняются
строфами Серебряного века сквозь
свои галечные бороды.

* * *
Имейте сострадание: солончаки
возникают из человеческих слез.

* * *
Уставшие от понимания жизни,
животные вынуждают человека
озадачиваться.

* * *
Паук, ходящий кругами,
празднует день
рождения логики.

* * *
Желая меня убедить, они
перечислили все мои установки,
полностью их переврав.

* * *
Заполняя анкету, простак
спрашивает свою мать:
– Мам, а какого мы пола?

УВЕРТЮРА 1812 ГОДА В ТОПКАПИ-САРАЕ
Из книги Dog Fox Field

Тайны Розария на турецком и молитвы за Султана.
Сквозь филигранное кружево стены влетает бриз-
скиталец и колышет драпировочную пелену муслина над
Вдовствующей Женой, восседающей в своем павильоне.

Четырнадцать сотен воскресений она молилась
Сыну Девы за слабейших мира сего, всех тех, кто
не мог, как и она в свое время, уберечь свое девство:
за наложниц и евнухов с лицами постаревших детей.

И, может, тысячу триста раз молилась она за Султана,
что получил ее от алжирского Бея, как похищенный перл,
и за другого Султана – их сына, который царствует ныне
согласно предписаниям, что даются ей без труда, но

иногда так похожи на языки ароматических свечей.
Наигорчайшей же для нее была невозможность
покончить с торговлей евнухами: невыносимо видеть,
как немусульманские мальчики после кастрации

сидят и плачут на жарком, залитом кровью песке.
Прискорбный обряд. Торговля наложницами – еще один.
Случаются, однако, и радостные дни, когда воды далекой
Мартиники уступает блеску Мраморного моря.

Но вот возникает гонец, стучится в Дом Палача,
через который лишь единственный неискалеченный
мужчина может проникнуть в запретную зону –
в этот Алтай травы, деревьев и мраморных палат.

Бесстрастная физиономия исполняет ритуал у решетки,
и доставленное гонцом письмо продолжает движение
к женщине, завершившей Розарий среди подушек.
Окружение тут же выходит, чтобы чтению не помешать.

«От Властителя Верных – Самой Высокочтимой
Госпоже Сераля. Мама, сегодня я заключил
договор с Царем, отдал лишь одну из провинций
и удержал две другие, которые мы уже потеряли.

Уступки Царя легко объяснимы, по нему лишь бы
армия была готова встретить во всеоружии Бонапарта;
помню, ты его еще называла Властелином Неверных.
Для будущего нашей империи вторжение французов

окажется только на руку. Россия велика чрезвычайно,
но авось победит Бонапарт? Может, новый он Чингисхан?
Наш самый могучий враг будет тогда уничтожен,
а победителя та же победа загонит в ловушку.

Бонапарт, в свой черед, тоже может быть побежден,
и на развенчанную легенду набросится вся Европа
тогда во главе с Россией, забыв обо всем на свете.
Должен добавить, мама, что, освобождая руки Царю

для грядущей битвы, я вспомнил о нашей кузине,
твоей любимой подруге детства, императрице Жозефине,
которую Змей Нила два года назад так постыдно
отверг ради связи с Габсбургским двором. В общем,

это было вполне в моей воле: освободить Царя или
испытывать дальше его терпение, как того добивались
вероломные янычары, готовые удавиться от злобы.
Потяни я еще, может, давний наш враг бы накрылся;

посмаковал я эту идею, но принял другую: уж лучше
защитит пусть он нас от духа, что Францией движет.
Как меня ты учила, что Дух неделим, то двух жен
.                                                                     уязвленная честь,
как и тень Аллаха над миром, утвердила решенье мое».

Эме Дюбак де Ривери, родная мать Султана, задумчиво
обходит свои покои, сжимая послание сына в руке,
а ковры под ногами – тот же берег вдали от пиратов,
где она с бедной Мари-Жозефин всё резвится. Впрочем,

бедные лишь для родителей. Чернокожий слуга подходит
к девочкам, в то время как они разбрызгивают волны, и
подхватывает их, словно кораллы и диковинные ракушки,
ибо в возрасте этом девы вольны, а мужчины послушны.

                                                   Перевод с английского Регины Дериевой