Я росла в краю, где смерть случалась так часто

* * *
Я росла в краю, где смерть случалась так часто,
что в нее перестали верить, и были беспечны
абсолютно все, и деревья дрожали от счастья,
осыпая бананами головы первых встречных.
Мандариновым, теплым соком текла на руки
сочная, сладкая лень; зевнув, задремало
размякшее, потное солнце, и я близоруко
смерть, как бабочку, желтым сачком поймала.
Я росла в краю, где пули неба коснулись,
превратившись в звезды, где бесстрашны тени и дети…
Как невинной и странной шутке, я ей улыбнулась,
и отпустила, не распознав, не отметив.

ДЕТСТВО

1

Качели стремились к окну, а может, и дальше,
весь мир казался невольным моим твореньем:
сами собой вырастали замки и башни
из творожной земли, политой клубничным вареньем.
На батарее сушилась кошка пятнистым пледом,
в прятки со мною играли капризные краски,
полдник всегда следовал за обедом,
а брат посыпал бутерброды сказками…

2

На меня мое детство глядит из компота,
черносливом шелковистым и робким,
и все же с укором.
И чудится, будто таинственный Кто-то
приоткрыл коробку
памяти.
Помидоры,
укроп и петрушка были живыми
и кричали, когда их резали для салата,
а теперь ни звука под моими
руками не издают…
Может, я сама виновата,
и нужен нож поострей?
…Я под краном мою клеенку,
но с водой стекает в воронку
мое детство – всё уверенней и быстрей.

* * *
Молоко – талый снег, обновленный летом.
Оттого по утрам в доме моем не жарко,
что из льдов холодильника я достаю пакеты
и картонное вымя мучаю, как доярка.
И в стране, в которой зима еще больший мираж,
чем оазис в пустыне, чем огни маяка,
на дне кружки таится застывший зимний пейзаж,
молоком – не песком – отмеряются дни,
и слегка
сосулькой стекает солнечный свет с потолка.

* * *
Может, из хлеба
сделано небо,
а солнце – головка сыра?
Может, поэтому
так не хотим
уходить из этого мира?
Слишком вкусной и соблазнительной
кажется жизнь.