Я ехал на перекладных

* * *
(лермонтов)

1

Я ехал на перекладных из Тифлиса.
Да что там, в неведомом этом Тифлисе?..
Ныряет повозка с походкою лисьей
Меж гор разномастных, зубасто-скалистых:

Какая картина!.. дневная картинка:
Грузинка в начале, в конце осетинка,
Кокетка, красотка, крестьянка, кретинка,
И контрабандистка, и полу-блядинка –

В тифлисской одышке, на съемной квартире,
Где вонь изо рта, как в солдатском сортире,
И винные пятна на сальном мундире,
И дрожь хохотка: поделом же задире! –

А мне бы – черкеска, и конь незашорен,
И зову обучен, и мягко пришпорен!..
Пусть взгляд осетина прищурен и черен,
Пусть Фридрих рисует, пусть пишет Печорин –

Бумаги в дороге размокли, размякли,
И жалкие люди ютятся по саклям,
Живут и не ведают слова «не так ли»,
Зигзагов позерства, фатальных пантаклей –

А только зигзаг, до оскомы знакомый:
Казбек и Дарьял, и усталые кони,
Я ехал в кибитке, я ехал на Коби –
В обнимку с метелью, в ухабной икоте –

Один над стремниной, ни конный, ни пеший,
Ублюдок режима, осколок имперский,
Рассказчик, узнавший из авторских версий,
Что кто-то умрет, возвращаясь из Персий
куда? – неизвестно куда.

2

зябнут плечи, ладони дрожат, холодеют виски,
а в раскрытые окна летят и летят лепестки –

так описано в книгах, на горный похожие снег…
застываешь под шалью, по скатерти шаришь пенсне –

и не видишь, а слышишь сквозь сонную, ватную муть:
то ли злится на псарне убитый под Тушином муж,

то ли сосланный сын по-хозяйски стучит топором,
но не вырубит то, что написано этим пером,

и взметнется рука, и захлопнется с криком окно,
и Любовь сернокислую воду добавит в вино,

и война захлебнется нарзаном, шипением пуль,
и закатится сердце за гору, за вал, за патруль,

упадет со скалы офицерик с пробитой башкой,
и не то чтоб сие предвещало вселенский покой,

но коня расседлает последний разбойник и вор;
будет крепость стоять, но внутри не найдут никого;

лишь один еще жив, и лошадка не знает кнута,
и влачится кибитка – куда? неизвестно куда.

* * *
(дом кино)

плохое зрение – минус три,
и резкость – та же, что наяву.
с цветами носится мерил стрип,
хоронит птенчика кидман-вулф,

ты крутишь прядку мою в руке,
мурлычешь на ухо мне мотив,
и время катится вдалеке
от самых горьких ретроспектив,

и на цепочке сидят часы,
и сплошь целуется кинозал…
у героини кудрявый сын,
у сына правильные глаза –

он смотрит, смотрит на нас в окно,
откинув крылышки двух гардин:
продли – ты слышишь? – мое кино,
еще – о боже! – не уходи, —

но что за дело тебе до них,
до глаз, попавших в размытый кадр?
ведь вот же, вечность ведет дневник
моею прядью в твоих руках,

и в нем «утопленницы» и «спид» –
слова, не более чем слова.
но кресло сломанное скрипит,
очки мешают зацеловать,

кричит кларисса – не покидай! –
к чертям собачьим сгорает торт,
и, словно пленка, моя беда
опять поставлена на повтор,

и молча смотрит в свое окно
бессильный маленький серафим…

пойдем, пожалуйста, в дом кино
на онемевший от горя фильм.

ИЗ ЦИКЛА «ПИСЬМА ЭТОЙ ВЕСНЫ»

5

да, говорили, что ветер, что так бывает,
и до сих пор говорят (до сих пор живые),
так, мол, и так, открывается, свищет, воет,
веет колючим, заходится, синевеет,
так, мол, и так, хорошо, что оно такое,
именно это, которое так пугает,
не заикайся о прочем, ну что ты, что ты,
что теперь, если от этого нет защиты,
что ж ты терзаешься – трогаешь и теряешь,
так и проходишь насквозь, на ветру стареешь,
что же тебе ни дна, ни пустой покрышки,
что ж у тебя отнимается жизнь по крошке,
дыры в холсте намекают на бесконечность,
видимый мир обретает неоднозначность,
словно слова опадают, фрагменты паззла
вдруг облетают к ногам и лежат без пользы,
осень не осень, а в марте бессменный август,
мнется в дрожащей руке онемевший логос,
свет, шелуха, шелестящая штукатурка,
сказка меняет шкурку, линяет – жарко,
просится: холодно, сделай, чтоб всё как раньше, –
вот и ломаюсь, кидаюсь, леплю и крашу,
клею листочки-заплатки на слюнку, жвачку –
не осыпайся, реальность, укройся, вечность,
хватит, на горе такое меня не хватит,
нет, говорят, хорошо, это ветер, ветер,
это весна наступает, оно бывает,
это тебя забывают, тебе не верят,
выйдешь к апрелю невидимая, святая,
только бы горя хватило, хватило б ветра,
чистого света, забвения, испытанья.

6

заберу у тебя головную боль, и любовь, натертую, как мозоль, и усталый сон, и в суставах соль, позабытый внутри песок:
на глазок чудес – то ли в травах сок, то ли в пашне режется колосок, то ли выйдет прок, то ли бог-игрок нас положит на левый бок,
а на левом – не спится в такую рань, о не тронь, я только прошу: не тронь, я не помню роль, не играю роль, мне сейчас хорошо: апрель,
и не то чтоб ты меня всю согрел, но куда-то делась твоя мигрень, и песок из ран, шепоток из крон: забери меня, забери,
отопри мне дверь, я не вор, не зверь, что ж теперь, куда мне идти теперь, там возьмут топор, там земля под пар – не родящая, хоть убей,
и чудес обещано мне и бед, но грубей бока мои, всё грубей, так разбей мне лед и песок развей – я же твой.
я еще живой.

БАЛЛАДА ДЛЯ ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Ленточки, ленточки, ветер в кудряшках,
В пятидесятиках, пятидесяшках,
В юбках-оборках, руках-замарашках –
Не опусти-упусти:
Это ковровые и строевые,
Это дорожные шрамы кривые,
Пороховые вокруг роковые,
Пахнущий безднами стиль,

Черное-белое на клавикордах
Фотозатворов… ты помнишь? покуда
Время кончалось в любую секунду,
Нас бесконечность ждала –
И накатила, и катит по МКАДу,
С бою столичную взяв баррикаду,
Над пустотой заломляя кокарду,
С посвистом из-за угла,

С голосом звонче любой подфанеры…
Это Джиневры поют, Гвиневеры,
Это Секонды-моей-допогуэрры
Голуби из кинолент,
Свадьбы окопны, прощания скоры,
В госпиталях эпидемия кори,
Вместо медали – неловкие кадры
Стертых локтей и колен,

Это мишень – нарукавное сердце:
– Вы полагаете, будет носиться?..
Как лоскутком погорелого ситца,
Родина машет платком –
Пестрое пламя струится, трясется:
Это качаются флаги на солнце,
Слово любви начинается с «соци-» –
И превращается в «ком-»,

Просится в строй, отдает солидолом…
Колокола раздувают подолы,
И тишина созревает тяжелым,
И замирает весна –
Помнишь, шуршали почти как звенели
Мятые платья из сизой фланели…
Время закончилось, мы поумнели,
Мне ли, ну мне ли не знать

Длящейся вечности взглядов совиных,
Пуговиц тесных на всех горловинах:
Муж – колтованы, жена – пуповины…
Боже, какого рожна
Нас прижимает к земле половинной:
Старятся руки, сгибаются спины…
Если одна половина невинна –
Значит, другая грешна,

По вертикали, по горизонтали –
Красный кирпич, самолеты из стали,
Кто-то становится selfish и stylish,
Кто-то уходит в расход,
Как мы устали, мы так не хотели –
Но самолеты уже пролетели,
Нам обеспечены только постели
Для нарожденья пехот,

Для сотворенья военного рая:
Раз – прорастают, стоят, выгорают,
Два – трепыхается ленточка с краю,
Три – запевай, твою мать,
Будешь героем, посмертно – героем…
Душно, проснемся и окна откроем –
Ветер приносит такое, такое –
Слёзы и не рассказать.

* * *
(про сумку)

мама купила сумку
с пошлым таким рисунком
сумка увы удобна

слушай, малышка, слушай
слушай, как бьет баклуши
голос внутриутробный

мама не врет ни грамма
мама помыла раму
рифму себе и людям

встань посмотри на небо
трудно не быть на нервах
в небе дрожит салютик

мама, доешь салатик
мама в моем халате
прошлая молодая

сядь на ее колени
в небе цветут сирени
вянут и опадают

волосы не седеют
раны помолодеют
будут разрывы сбои

мама купи купи мне
небо в цветочной пене
чтоб навсегда с собою.