Шаг на обочину времени

От книги Елены Игнатовой «Стихотворения разных лет» (Иерусалим, 2005) впечатление, как от чудесно обретенного раритетного диска неведомой рок-группы, не замеченной в свое время критиками и массовым слушателем, но сейчас, сквозь толщу лет, засиявшей виниловым отблеском неподдельного искусства. Ее музыка негромко, но отчетливо звучит поверх легкого потрескивания скупых биографических справок.

Сборник разделен на пять частей, следующих в хронологическом порядке. Больше всего потрясают тексты 60–70-х. Именно этим вот сочетанием даты написания – и чистоты, незамутненности, которая чужда суетного публицистического пафоса поэзии тех лет. Трудно даже соположить стихи Игнатовой с поэзией старших современников – нет в них ничего шестидесятнического, вознесенского. Мандельштамовские ласточки. Пастернаковское Рождество. Прозрачные слюдяные крылья Арсения Тарковского. Они отражают не время, но вечность:

Не спится.
В ночной прозрачной Лете по ключицы
бредут к рассвету мокрые сады,
и матовое озеро дымится.

                                       («Не спится…»)

Сознательный ли это выбор: шагнуть на обочину своего времени, остановиться, покинув душные марширующие ряды? В разгар комсомольских строек и пятилеток отвернуться от светлого будущего в сторону вечности, полулегальной классики Серебряного века, русской деревни, угадываемой сквозь искажающую гримасу колхозного общежития? (Перефразируя уже тогда написанную Игнатовой «Жену Лота»: всем поворотом – нет.) Приседать к земле, когда все вокруг встают на цыпочки, силясь разглядеть очередного глашатая на трибуне?

Едва ли этот подвиг отказа от публикаций, публичности и карьеры в пользу дыханья вечности совершается поэтом абсолютно сознательно. Выбор у него – как у цветка, безошибочно поворачивающего голову в направлении солнца.

…плывет автобус с теплым животом,
движенье у лотка вихреобразно,
и все это безмолвно и прекрасно…
И я – я тоже миру сопричастна,
в халате сером. С воспаленным ртом.

                                 («Коловращенье воздуха и толп…»)

Так же чуть ранее – в силу почти физического действия неких магнитных полей – притянулись к великой Анне четыре поэта, сложившихся в «волшебный хор», заплативших за свое внутреннее устройство годами отверженности, опалы и эмиграции.

В эпоху безвременья единственный для Игнатовой способ «почуять страну» – это зажмуриться. Единственная зачастую возможность ступать по родной землю – «брести пустотой страницы». Она как никто ощущает это глубинное мерцание, духовную суть покалеченной, но не убитой субстанции. Оттого и Россия у Игнатовой – библейская, книжная, досоветская и вневременная.

Чувство, питаемое Игнатовой к родной земле и народу, можно выразить двумя словами: любовь и страх. Средство от страха – эмиграция. От любви же рецепта – нет.

Лето. И ослепло сердце – ни судьбы, ни пут.
Кто мы? Брата или деда в рекруты сдают?
И ответят: «Вы в России. А запрошлый год
о войне в Ерусалиме толковал народ».

                                 («Лето. Солнечные плесы. Ветер на полях…»)

Первая книга стихов Елены Игнатовой вышла в 1976-м в Париже. Последняя на сегодня – в 2005-м в Иерусалиме, где и живет поэт с 1990 года. Между ними – единственное, еще перестроечное издание 89-го года «Теплая земля», увидевшее свет на родине.

Признаться, нет ощущения, что время Игнатовой в России сейчас настало. Действительность за окном, неизбывное московское время, все так же проигрывает незамутненной белизне страницы, по которой удаляется поэт в сторону мерцающей вечности – туда, за обрез листа.