Новые стихотворения

* * *
                                                                   Д****

Не больно-то в октябре на лавочке посидеть:
галка поклянчит булку, легкая улетит;
четвертую осень в город тебя не пускает смерть –
выставлен караул на узком ее пути.

А я прихожу по-прежнему в тот театральный сквер,
вечером перед премьерами людно и хорошо.
С лишним лихим билетиком подкатится кавалер.
Ты еще можешь успеть. Можешь успеть еще…

* * *
Дует ветер.
Прочитан Вертер.
Хочется яблок зимних.
Где-то, –
я точно не помню, –
где-то
пообещали их мне;
Мальчики с выправкой генералов,
девочки-балерины!
Перекуем мечи на орала.
Прозой напишем гимны.
Но твердых яблок,
которых облик
тёмно насквозь прозрачен,
встают планеты, как странный проблеск,
в небе осенней дачи.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Засыпая, ссыпая себя в коробок,
не моя дорогая дочка,
ляг на левый, где сердце, доверчивый бок.
Убеги, как от бабушки колобок,
этой темной октябрьской ночью.
Я тебе расскажу про цыган кочевых,
про любимых людей, но уже не живых, –
ты услышишь меня едва ли;
в этом городе, где
медом по бороде
все счастливые пропадали.

Спи. Варяг забудут греки
в утреннем вороньем грае.
Мы очутимся на бреге,
В чешуе сгорая…

* * *
Отец вырезает по дереву несуществующий город.
Делает ставни в несуществующем доме.
Ливерпуль. Каникулярный Питер. Москва. Гоморра.
Волной затекает шея. Опять занозил ладони.

Ход винтового сверла уверенно-краток, част.
Семь лет на вопрос о делах отвечал «нормально».
В несуществующем городе комендантский час.
Ставни закрыты. И тишина хрустальна.

* * *
Последние деньги иди и потрать на книги;
зелень уже такая, что можно играть в прятки.
Один вырастает пичугой, другой заплетет интриги,
но пока он красив и молод, все взятки с него гладки.
Тот, кого мама хотела назвать Егором,
с той, кого папа зачал не Димой,
выходит в эфир на переменных частотах –
выходит, сходится и попадает мимо.

…ночью смотрела в окно, если пить вставала:
алкоголичка Валя со степенью кандидата
ругает бродячую кошку, что «всем давала»
и – «не ори. Будут еще котята».

* * *
На корабле, идущем ко дну,
брать любую легко, как одну
в каждом порту;
Древо алмазное Сефирот
снова из толщи земных пород
движется в высоту.
Пусть из-за моря грозят войной,
нам не осталось войны земной, –
вот и не жди войны;
Треснет стекло в смотровом окне.
Не приходи умирать ко мне
раненным со спины.

* * *
Съесть не то, что тебе оставили в сковородке.
А – синоним усталости – холод спитой заварки.
…Фотография папы в зеленой смешной пилотке –
неизвестный солдат с чехословацкой марки.
Все сложнее служить божествам нежилой квартиры:
только десять шагов умудришься пройти вслепую.
…Фотография мамы. Стоит у прилавка тира.
Фотографирует папа. Он помнит ее такую.
Не выносишь из дома, но часто теряешь вещи.
И не ищешь, сочтя до десяти, двадцати и – позже.
…фотография папы – из точек и мелких трещин.
Фотография мамы – из линий. И трещин. Тоже.

* * *
Мальчик с голубем в левой руке
спросит, который час.
Рукопожатие – легкая боль Перке –
нас никому не сдаст.
Дети, воспитанные друзьями матери и отца,
дышат чуланной мглой.
Все наше тело есть вариант лица.
Крылья, проткнутые иглой,
распрямившись однажды, не сложатся на спине.
Мгла заполняет раскрытый во сне рот.
В продуктовом – обед. Дай эту птицу мне.
Теперь уже мой черед.