Молоко можно в пакетах

СТАНЦИИ

Кто это там на дорожке беговой
в синей майке разговаривает сам с собой?
Это мастер спорта по тяжелой судьбе
Иван Иваныч Береговой говорит сам себе:
вот жена убежала, но не жалуюсь, боже ты мой,
прихожу домой, как будто к себе домой,
лезу пальцами в соленые огурцы,
зайдут мужики и скажут: Иваныч, не сцы.
А я им сома на свежей газете,
и сердце сжимается, словно за все в ответе.

Зав. учебной частью Виктор Вольфрам
ходил в пиджаке и ездил в Орел по делам.
Но пришли достоверные сведения
из источников компетентных,
что он не человек, а природная рента
и цифра ее несусветная.
За ним охотились люди, переодетые и секретные.
А он, ни ухом ни рылом, ехал себе из Орла,
жевал бутерброд и пиво тянул из горла.
А на коленях, как будто живой,
платок шевелился шелковый, носовой.

Южное Бутово вылезло из-под земли.
Бабка умерла, открыли сберкнижку,
там всякие суммы оканчивались на нули.
Родственники прибежали шумной толпой,
даже дядька Степан забросил дачу и перегной,
напялил бабкин передник и на всех готовил неделю,
пока делили наследство, рылись в ящиках,
нашли «репку-сеялку» и не знали, что с ней делать.
Где еще бабка, разве что на магнитном носителе,
будет всегда молода и приятна чертовски.
Закат догорел, на галерке сидят телезрители,
видят Луну и решают, что это Котовский.

Хочу быть Ахматовой
и чтобы Рейн был у меня на посылках.
Молоко можно в пакетах,
а кефир непременно в бутылках.
Жила бы в Коломне, ездила на трамвае,
меня бы с кондуктором путали и деньги давали.
Компактная сумочка, величественный кивок.
Я Ахматова, говорю, а они:
мы узнали вас, фрекен Бок.

Над Чусовым поднимается «лисий хвост».
Полина, ссутулившись, преодолевает мост,
швейная машинка в руке, ключик в кармане:
родите меня как блондинку, в чулках от Армани,
чтоб нежные пальцы и пуговками соски,
вокруг подъемные краны – строительные мужики.
Уж я бы росла, строилась, свешивалась с балкона,
воздушные поцелуи пускала и питалась планктоном.
Но крикнул прораб, с усов сдувая тополиный пух:
Иваныч, ты в натуре совсем опух?
Че ты привез? Это не цемент, это какая-то потебня.
Но едет бетономешалка, всеми согласными шевеля.
А в зеркале заднего вида, тощая, как иваси,
мелькает Полина,
молчит, о чем ее ни спроси.

Что ищешь в морзянке коротких частот?
Сегодня твой черный архангел поет,
а рядом хрипит, пропадая в шумах,
уставший за день полководец Аллах.
Воркуют на языке непонятном
бумажные голуби восьмидесятых.
Одну и единственную вижу тюрьму:
язык это якорь и тянет ко дну.
Что – песня любви, где и так все знакомо?
Моя дорогая, забудь себя дома,
меня же оставь средь сибирских болот,
где чахлые елки и клюква растет.
Вот только заткнулся бы, черт побери,
голос внутри.
Мне неба не надо, не надо росы,
ни чаек прожорливых Куршской косы,
за кадром со мной разберутся шутя
два ангела взрослых и ангел-дитя.

* * *
               Не тронь моих чертежей!
                                               Архимед

1.

Люди уехали в город
и даже собаки.
Яблок урожай небывалый
в деревне Дедково.
Последняя бабка
весила пять килограммов,
вращала глазами.
С ней говорила сорока
в галстуке
цвета морковного сока.

2.

Над озером длинным
гуляет простуда.
Падают яблоки ниоткуда.
Лодки лежат,
втянув животы.
Маршируют на месте
яблоневые сады.
Где же ты,
Патриарх Московский
И Всея Руси?
Сходи куда надо
и за меня попроси.
Было бы куда проще,
превратись я
В нетленные мощи.
Легкая-легкая,
сухая тростинка,
репродукция Господа твоего
и Его половинка.

3.

Патриарх выезжает,
кричит, погоняет шофера.
Лежит за холмами
обитель «Небесные норы».
Братья мои,
усердные ученики,
были мы елочные игрушки,
хрупкие морские коньки,
школьные скрипки,
щипки и ужимки,
зашнурованные наспех
полуботинки,
сны без сюжета,
щелчки поворотника,
очки плюсовые
Иосифа-плотника.
Господи,
в неурочный час
задвинь в долгий ящик
всех нас,
где сказки читает,
чиста и проста,
бабушка бога
Иисуса Христа.

ЛИФТ

Мечется в кабине Белла Исааковна,
давит на кнопки и уже начинает рыдать.
Муж выносил помойное ведро после завтрака,
сразу все понял и жену побежал извлекать.

Видит: топчутся тапочки парусиновые,
розовая ночнушка выглядывает из-под халата.
Он схватился руками, напряг лошадиные силы,
дрогнули тросы, и раздвинулись двери как надо.

По этому случаю Белла Исааковна поставила тесто.
Заполночь пили чай и говорили о многом.
Знаешь, Белла, я буду спать рядом, там мое место,
мало ли что, трясение земли, воздушная эта тревога.

И они полетели, как осенние листья.
Белла Исааковна чихала от уличной пыли.
Он притворялся кузнечиком, притворялся рысью,
а кем еще притвориться, чтобы любили?