Лазутчица Серебряного века

Сборник Елены Елагиной “Островитяне” (СПб.: Русско-Балтийский информационный центр “Блиц”, 2007) – итог ее двадцатилетней жизни в поэзии. Хочется сказать проще: итог жизни. Настолько тесно соотнесены в стихах Елагиной творчество и биография. Настолько глубоко давит плечи добровольно взваленный крест, высеченный в “словесной каменоломне”.

Поэт, пишущий о стихах, часто бывает уличаем в самолюбовании. Однако в случае Елагиной стихи – такая же больная и неисчерпаемая тема, как дружба, любовь и смерть. В вершинах сборника жизнь и поэзия не спорят друг с другом и даже не глядятся друг в друга, как в зеркало, а нерасчленимо срастаются:

За десять лет бумага пожелтела
И выцвели стихи. Сухой гербарий
Держу в руках. О Господи, так скоро?
Так скоро не осталось ничего?
Ведь влагою живительною в горле
Чужом когда-то жизнь переливалась
И отзывалась у меня в гортани…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что сборник? Жизнь забылась! Что о ней,
О той, припомнишь нынче? Как закладки,
Рецензии топорщатся, но их
Читать бессмысленно. Они уже невнятны:
Их время точно так же закатилось,
Не пощадив ничьих румяных щек.

                            (“Между совой и жаворонком”)

Риторические вопросы, неизбывный образ поэта, заплывы в античность, прилагательные и существительные с окончанием на “-ою”… Елагина родом из Серебряного века. Блоковские улица, фонарь, аптека угадываются в ледяном отражении канала уже в стихотворении, открывающем первый раздел:

А что останется? Две-три, ну пять прогулок,
Канал, решетка, запах вод сырой,
И неприметный этот переулок,
И небо с вечно-серой пеленой.

                         (“А что останется? Две-три, ну пять прогулок…”)

Автор позиционирует себя как носителя питерской, традиционно русской стиховой культуры. Пожалуй, не только стиховой. “Островитяне” в книге – одинокий по определению, вымирающий вид русского интеллигента, самим фактом своего существования противостоящий экспансии “материка” с его обществом потребления и культурой смерти. Контуры южной столицы прослеживаются в силуэте идейного противника.

История натягивает укорененного в Серебряном веке поэта, как струну. Чем выше натяжение, тем тоньше, чище, пронзительней звук. Тем выше и риск разрыва. Но Елена Елагина держит ноту. Переступает боль, не позволяя себе остаться в прожитом времени.

Проносятся тучи безмолвно,
Срываются листья бесшумно,
И теменью полнятся воды…

Господь отключил свой мобильный.

                                    (“Октябрь”)

После нарочито пространного и описательного текста “Фестиваль верлибра” Елагина выдает несколько стихотворений, сделавших бы честь участнику любого верлибрического форума. В целом автор последних разделов “Островитян” напоминает лазутчицу, заброшенную в чужое время, но в совершенстве овладевшую его языком, техникой и орудиями производства. А любовная лирика наводит на мысль о шпионском романе, где враг-любовник, изучаемый и описываемый поэтессой, живет в своей, чуждой ей среде и представляет новую формацию.

Но если “Островитяне” от чего-то и проигрывают, то не от разоблачения лирической героини, а от объема книги. Великолепные стихотворения – “Старая башня”, “Глажу ночные рубашки…”, “О дерево, сойди с сияющих небес…” – заслонены общим 240-страничным корпусом, добротными, но необязательными, иногда дублирующими друг друга в своих сердцевинах текстами.

Избирательность и полнота представляемого материала – критерии взаимоисключающие. В “Островитянах”, как видится, возобладал второй. Недостаток почти любого прижизненного памятника: резец автора колеблется отсекать живую, не до конца окаменевшую родную плоть. Впрочем, у лучших стихов Елены Елагиной впереди еще много времени и много ведущих к читателю дорог.