Джема-аль-Фна

ДЖЕМА-АЛЬ-ФНА[1]

«Спутник находится в мертвой зоне…
………….находится в мертвой зоне…»

Марракеш!
Розовые десны старого города.
Белые спутниковые тарелки
зря сканируют небо –
ни дождя, ни фильма небо им не покажет.
Погасла черная теле-кааба.
И город под вечер идет на площадь.

Головы. Головы.
Головы. Головы. Головы.
Голос на башне хрипит и стонет.
Все на молитву! но голос никто не слышит.
Сотни рук выстукивают барабаны.
Сотни губ вытягивают флейты.
Сотни ртов выкрикивают слова –
и площадь затягивает меня в воронку.

«Что бы вы хотели, мсье?» –
слышу возбужденный шепот.
«Qu’est-ce que vous voulez?»

Я отмахиваюсь:
«Не хочу смотреть гробницы Саадитов».
«Не хочу слушать сказки тысячи и одной ночи».
«Не хочу пробовать печень хамелеона».
«Ни будущее, ни прошлое менять не желаю».

«Так что бы вы хотели, мсье?» –
не унимается тип в полосатой джеллабе.

«Можешь мне вернуть “я”?» – спрашиваю.
«Нет ничего проще, мсье!»
Он покорно опускает веки –
виден лиловый узор, которым они покрыты.
«Идем до квартала двойников.
Тому, кто твой, положишь руки
на темя – так, смотри».
Грязные ладони складываются «лодочкой».
«И все?» – «Все». Улыбаясь, он
обнажает кривые белые резцы.
«Combien? – Сколько?» – «Сколько
Аллах подскажет сердцу».

Широкая, как жизнь, площадь
стекает в адские трещины улиц.
Утроба города урчит и чавкает.
В темноте на прилавках
все сокровища мира. Но где
полосатый балахон?
Еле успеваю за провожатым.

«Пришли!»
Под коврами, в шерстяном капюшоне
некто уставился в пустой телевизор –
рядом на ступеньке чай, лепешка.
Он подталкивает: «Пора, друг».
Замирая от страха, складываю руки, и –
……………………………………………
……………………………………………
«Я – продавец мяты, сижу в малиновой феске!»
«Я – погонщик мула, стоптанные штиблеты!»
«Я – мул, таскаю на спине газовые баллоны!»
«Я – жестянщик, в моих котлах лучший кускус мира!»
«Я – кускус, меня можно есть одними губами!»
«Я – ткач, мои джеллабы легче воздуха!»
«Я – воздух, пахну хлебом и мокрой глиной!»

Теперь, когда меня бросили одного посреди медины, я с ужасом понял, что я – это они: продавцы и погонщики, зазывалы и нищие, ремесленники и бродяги; что я смотрю на мир их черными глазами; вдыхаю дым кифа их гнилыми ртами; пробую мятный чай их шершавыми губами; сдираю шкуру с барана их заскорузлыми руками; что мне передалась тупая поступь старого мула; то, как зудит лишай на бездомной кошке. Я хотел найти себя, но стал всеми! всеми! стою – и не могу сойти с камня…
………………………………………….
В этот момент вспыхивают экраны –
спутник вышел из мертвой зоны!
и город отворачивается к телевизору.
А я застыл посреди базара
и не понимаю: кто я? что со мной?
«Мсье!» – слышу над ухом строгий голос.
Это говорит офицер, патрульный.
«Ваши документы, мсье!»

– Мне кажется, что я не существую…
– Кому кажется, мсье?

Постскриптум

Первые строчки этого стихотворения я начал бормотать в машине, которая везла меня из Марракеша в Фес. Уже тогда я знал, о чем будет это стихотворение. Что произойдет с героем и кто ему подыграет. Какими будут декорации. Открытым оставался только финал. Который в таких вещах невероятно важен, поскольку должен перевернуть все стихотворение с ног на голову (или наоборот).

Финал должен придти к тебе сам, явиться – ниоткуда. Зная об этом по собственному опыту, я не торопился. Текст был написан, финала не было, я гулял по улицам. Пока однажды весенним воскресным днем не вышел у себя в Замоскворечье из метро.

Площадь была пустой, из киоска играла «Рио-рита». Две старухи ждали трамвай и говорили о балете. Один азиат подметал улицу. Сочетание это было довольно диким, но каким-то благодушным. Воскресным. Настолько, что я застыл посреди площади, думая ни о чем и раскрыв рот.

Городская среда у нас в Замоскворечье довольно прилипчива. Что я хочу сказать? Что спустя минуту моего «стояния» ко мне «пришвартовался» тип и предложил выпить пива. Пиво предполагалось пить на мои деньги, разумеется. Пиво я не пью, но десятку парню дал, чтобы отвязался. В конце концов, ведь это я был виноват – что стоял посреди площади и провоцировал городскую среду.

Парень исчез, я медленно пошел к дому. «Рио-рита» звучала все тише.

– Будешь? – услышал я над ухом.

Он уже купил пиво, выпил свою половину – и предлагал мне мою. Я отказался.

– Поговорим? – предложил он.

Я ответил, что иду по улице, которая принадлежит ему в той же степени, что и мне. Что он волен идти и разговаривать, сколько ему угодно – я же оставляю за собой право не отвечать и не снижать темпа. Хочешь идти – иди, в общем. Не мешай только.

И он пошел рядом. Не бомж и не местный пьяница, каких много ошивается у Рыбного рынка. Человек ниоткуда, без возраста. Посланец. Правда, на второй фразе выяснилось, что парень из Ташкента («Опять этот Ташкент!»). Я что-то брякнул о Ташкенте, с которым у меня свои счеты. Однако человек остался абсолютно равнодушным к моему «ташкентству» и продолжал пить пиво.

Допив, он поставил бутылку на асфальт. Я почему-то остановился тоже.

Он сказал:

– Я расскажу тебе притчу.

«Только не это!» – подумал я и согласился.

– Приходит молодой монах-буддист к учителю, – начал он.

«Только не про монахов!» – мелькнуло в голове.

– …и говорит: «Учитель! Мне кажется, что я не существую, учитель!»

Он перегородил мне путь, мы остановились снова.

Теперь парень смотрел мне прямо в глаза.

– «Кому кажется?» – спросил монаха учитель.

[1] Джема-аль-Фна – средневековая площадь Марракеша, одновременно и рынок, и место традиционных мусульманских представлений.