Два древа

Пустая, отзываюсь эхом на каждый шаг.
Музей без статуй, вся в столбах, балконах и ротондах.
В моем дворе фонтан скачет и тонет в себе,
Похожий сердцем на монашку и слепой для мира. Мраморные лилии
Источают бледность, словно запах.

Воображаю себя с толпой посетителей,
Матерью белой Ники и нескольких слепоглазых Аполлонов.
Но только мертвые ранят меня своим вниманием, и ничего не происходит.
Луна кладет ладонь мне на лоб,
Пустолицая и немая, как нянька.

ТАЛИДОМИД [1] 

О полумесяц –

Полумозг, свечение –
Негр в маске белого,

Твои темные
Обрубки ползут и отвращают –

Опасные, как пауки.
Что за перчатка

Что за кожа
Защитили

Меня от тени –
Несмываемых завязей,
Суставчатых лопаток и лиц
Которые

Волокут в бытие, тащат
Искромсанные

Кровавые мембраны отсутствий.
Всю ночь выстругиваю

Место для данной мне
Любви

Двух влажных глаз и скрежета,
Белого плевка

Безразличия!
Темные плоды кружатся, опадают.

Стекло трещит напополам,
Образ

Бежит, отторгнутый, как пролитая ртуть.

МЮНХЕНСКИЕ МАНЕКЕНЫ 

Совершенство ужасно. У него нет детей.
Холодом снежного выдоха оно долбит утробу

Где тис раздувается гидрой,
Древо жизни и еще одно древо жизни
Дают своим лунам свободу, месяц за месяцем, без причины.
Кровавый потоп – поток любви,

Абсолютная жертва.
Что значит: нет кумира, кроме меня,

Меня и тебя.
Посему, в своей серной любовности, с улыбкой

Манекены склонились
В ночном Мюнхене, в морге между Парижем и Римом.

Нагие, лысые, в мехах,
Лиловые леденцы на серебряных палках,

Невыносимы и безмозглы.
Снег сеет куски темноты,

Вокруг никого. В гостиницах
Руки отворят двери, выставят

Рассветные туфли для угольной чистки.
С утра в них войдут широкие стопы.

Одомашненность окон,
Детские кружева, зеленые листья конфет,

Толстые немцы бездонно почивают в тевтонской гордости.
И черные телефоны на крюках

Сверкают
Сверкают, переваривая

Безголосие. У снега голоса нет.

КРАЙ 

Женщина завершена.
Мертвое

Тело надело улыбку достижения,
Иллюзия греческой необходимости

Струится в складках ее тоги,
Ее босые

Ноги, кажется, говорят:
Вот мы и пришли, теперь конец.

Мертвые дети свернулись
как змеи, перед

кувшинами с молоком, уже пустыми.
Она вложила их

Обратно в тело, как роза
Вбирает лепестки, когда оцепенеет сад

И запахи струятся кровью
Из сладких и глубоких глоток ночных цветов.

Луне же не о чем грустить,
Она глядит из костяного капюшона,

Привычная к такому,
Трещит и волочит черноту.

                        Перевод с английского Мансура Мировалева

[1] Талидомид — сильный препарат от бессонницы, беспокойства и утренней тошноты, который прописывали беременным женщинам. Впоследствии запрещен ввиду случаев уродства новорожденных.