Два древа
Пустая, отзываюсь эхом на каждый шаг.
Музей без статуй, вся в столбах, балконах и ротондах.
В моем дворе фонтан скачет и тонет в себе,
Похожий сердцем на монашку и слепой для мира. Мраморные лилии
Источают бледность, словно запах.
Воображаю себя с толпой посетителей,
Матерью белой Ники и нескольких слепоглазых Аполлонов.
Но только мертвые ранят меня своим вниманием, и ничего не происходит.
Луна кладет ладонь мне на лоб,
Пустолицая и немая, как нянька.
ТАЛИДОМИД [1]
О полумесяц –
Полумозг, свечение –
Негр в маске белого,
Твои темные
Обрубки ползут и отвращают –
Опасные, как пауки.
Что за перчатка
Что за кожа
Защитили
Меня от тени –
Несмываемых завязей,
Суставчатых лопаток и лиц
Которые
Волокут в бытие, тащат
Искромсанные
Кровавые мембраны отсутствий.
Всю ночь выстругиваю
Место для данной мне
Любви
Двух влажных глаз и скрежета,
Белого плевка
Безразличия!
Темные плоды кружатся, опадают.
Стекло трещит напополам,
Образ
Бежит, отторгнутый, как пролитая ртуть.
МЮНХЕНСКИЕ МАНЕКЕНЫ
Совершенство ужасно. У него нет детей.
Холодом снежного выдоха оно долбит утробу
Где тис раздувается гидрой,
Древо жизни и еще одно древо жизни
Дают своим лунам свободу, месяц за месяцем, без причины.
Кровавый потоп – поток любви,
Абсолютная жертва.
Что значит: нет кумира, кроме меня,
Меня и тебя.
Посему, в своей серной любовности, с улыбкой
Манекены склонились
В ночном Мюнхене, в морге между Парижем и Римом.
Нагие, лысые, в мехах,
Лиловые леденцы на серебряных палках,
Невыносимы и безмозглы.
Снег сеет куски темноты,
Вокруг никого. В гостиницах
Руки отворят двери, выставят
Рассветные туфли для угольной чистки.
С утра в них войдут широкие стопы.
Одомашненность окон,
Детские кружева, зеленые листья конфет,
Толстые немцы бездонно почивают в тевтонской гордости.
И черные телефоны на крюках
Сверкают
Сверкают, переваривая
Безголосие. У снега голоса нет.
КРАЙ
Женщина завершена.
Мертвое
Тело надело улыбку достижения,
Иллюзия греческой необходимости
Струится в складках ее тоги,
Ее босые
Ноги, кажется, говорят:
Вот мы и пришли, теперь конец.
Мертвые дети свернулись
как змеи, перед
кувшинами с молоком, уже пустыми.
Она вложила их
Обратно в тело, как роза
Вбирает лепестки, когда оцепенеет сад
И запахи струятся кровью
Из сладких и глубоких глоток ночных цветов.
Луне же не о чем грустить,
Она глядит из костяного капюшона,
Привычная к такому,
Трещит и волочит черноту.
Перевод с английского Мансура Мировалева
[1] Талидомид — сильный препарат от бессонницы, беспокойства и утренней тошноты, который прописывали беременным женщинам. Впоследствии запрещен ввиду случаев уродства новорожденных.