Бог полян

* * *
Среди горячих крон,
шумящих на латыни,
такой неимоверно обжитой,
плод спит и видит сон,
как зреет в нем пустыня,
смущенная своею пустотой.

И, пленники ея,
в предвосхищеньи духа
внизу лежат тела, отчаянно нежны.
Прохладная змея,
вползающая в ухо,
открыла им язык тенистой тишины –

путь нежного труда.
В нем гибкая природа,
блестящие лучи спустив с высоких плеч,
бросает невода
неровных переводов,
ловящих пустоты цианистую речь.

Янтарный свет прилип
ко впадине яремной
продляясь вниз, как сад вдоль каменной гряды,
гонять чужих охрип
божок его туземный…
А чем живете вы, молчащие плоды?

* * *
Бог полян качает колыбель
Где таится маленькая ель,
В чашечке оврага – полцветка
И березы мертвая рука
Тянется потрогать облака.
И зачем ей эти облака?
В синем-синем приторном меду
Вязнут, точно раненый в бреду,
Где огонь сжигается огнем.
Прах двойной помолится о нем.
И зачем он молится о нем,
Угли сыплет черным ячменем?
Разве это страшное зерно
В пищу нам иметь разрешено?
Будто вся любовь, что нам дана,
В этом околотке сожжена,
Брошена на травы, сожжена,
Посреди кипрея и вьюна,
Где с тех пор тоскуя и досель
Бог полян качает колыбель.

* * *
Сам воздух обесчещен ленью,
Но ты придти ко мне готов
Сквозь равнодушные движенья
Замерзших высохших листов.
От них, почти из ниоткуда,
Тебе передается дрожь.
Между деревьев бродит чудо,
Но ты его не узнаёшь.
А чудо, славная помеха,
Не различает слов твоих –
Так заблудившееся эхо
Летает в полном забытьи.
Хранит слова как вещи бога,
И нам не нужно их взаймы,
Ведь и без них звучанья много
В опасном голосе зимы:
Вороний шорох, сосен лиры,
И в тот момент, едва погиб,
В тончайшем сумраке квартиры –
Природы сладострастный хрип,
Ему сдаешься добровольно,
Пускай минуты сочтены:
И в человеческом довольно
Присутствует от тишины.

* * *
Бряцает доспехами дождь-паладин,
Язычников взявши в кольцо
Внутри черноплодного смеха рябин,
Скрывающих чье-то лицо.
В пределах возможного и вопреки
Возможному видимо для
Скрипучего тела холодной реки,
Обрыва, песка, журавля,
Для хижины утлой, прогнившей насквозь
Для улицы старой, для пня,
В котором чего только не развелось.
Невидимо – лишь для меня.

Чужим отраженьем, размытым как сон,
Который не вспомнить уже,
Лицо из каких-то прекрасных времен
На диком стоит рубеже,
Что полой травою со дна до небес
Зарос, разделив навсегда
Ту тайну, в которой качается лес,
И ту, что растит города.
Свидетель сокрытия, еле видна,
Известна любовной волшбой,
Плывет к водопою пустая луна,
Не чуя земли под собой.

Ветра, замыкают магический круг,
Кряхтят в захолустном дворе.
Но всюду царит очистительный звук,
Слепящий в своем серебре,
Вода как предчувствие, в чреве ее
Блистают и память моя –
Как свет, освещающий это жилье,
И стены другого жилья.
Под гибким покровом живучих ветвей
Увидишь, лишь дверь затвори:
Лицо тишины неизвестных кровей
У нежного смеха внутри.