Рассыпанные семена

МОРОЗ

Мороза газировку залпом
Глотну – и в глотке зазудят
Еловой хвои кислый запах,
И мандарина аромат.

Работа – дом, маршрут недолог, –
Пройду по снегу, вдоль тропы:
Ломая тысячи иголок
Одним нажатием стопы.

И пульс частит, как будто сердце
Спешит за солнцем, а оно
Бежит быстрее, чтоб согреться,
И светит в каждое окно.

Хоть холод вынесешь за скобки,
Но все-таки пробьет озноб,
Когда мелькнет на остановке
Автобуса стеклянный лоб.

Ключ провернешь, вонзивши в рану
Замочной скважины, как нож, –
И пошатнешься, словно пьяный,
Когда порог перешагнешь.

АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЕ

Вот только к жизни ты чуток привык,
Познал ее и праздники, и будни,
Пришел домой – там молодой мужик
С твоей женою ужин ест на кухне.

Ты скажешь сам себе: «не паникуй»,
И ужин съешь, и поплетешься, мрачен,
В свой кабинет, к столу, чтоб мужику
Помочь решить по алгебре задачу.

НА РАССВЕТЕ

На рассвете в какой-то степени все мы
пророки, причастные к чудесам.
Птицы, опираясь крыльями о ступени
воздуха, поднимаются к небесам.
Схемы снов извилисты,
словно бег пса
по чужим следам.

Рассвет глядит исподлобья,
Глаза у него воловьи, пар из ноздрей.
Снов стада бредут просторней,
Быстрей.

На рассвете осенью ветер сыпет бисер, –
бесцельны скитания тысяч листьев
по булыжникам, по машинописным
шрифтам мостовой.

Звездолет колокольни взлетает в зенит кипарисом,
приземляется заводскою трубой.

Лесопосадка дугой
огибает бетонный монолит
микрорайона.
«Пора, пора», – одна ворона
кричит другой.

На рассвете в какой-то степени стены
реальности не отделяют спящего от его сна,
и тому, кто смотрит, кажется, будто все мы –
рассыпанные семена.

ПРИШЕЛЕЦ

Лес, многорук и близорук,
Меня коснулся пальцем ветки,
И изменился мир вокруг –
Он стал промозглым, затхлым, ветхим.

Над головой, как желатин,
Дрожала зелень водяная.
Повсюду ощущалась жизнь,
Но не обычная, иная.

Я оказался чужаком,
Непрошеным и неуместным,
Как в жидкой каше вязкий ком,
Как камешек, попавший в тесто.

Там я стыдился быть собой,
Хотел в пейзаже раствориться,
Стать паром в воздухе, водой,
По черешкам вливаться в листья.

Там шелестела в кронах ложь,
И ненависть в кустах звенела,
Но был один союзник – дождь,
Он вымывал меня из тела,

Вплетал меж небом и землей
Пучком молекул, строчкой формул.
И это делалось со мной.
Я это знал, я это помнил.

ЛЕТНОЕ

То не ядра, а хлопушки:
Конфетти, фольга, рубли.
Что щебечешь, милый Пушкин:
«Риволи» да «Тюильри»?

Черен фрак, бела манишка,
Только с перьями беда.
Кошки-совы-птички-мышки –
Упорхнешь ли навсегда?

Тут пилястры да колонны,
С пеною волна у губ,
Город твой – стакан граненый,
Санкт- Стеклянный Петербург.

Жменя крошек, тучка дроби.
Вот и всё: ощипан, гол,
Задрожишь и ты в ознобе,
Как дрожал другой щегол,

Поднимаясь на Голгофу
Русских сахарных равнин.
Улетай скорей в Европу:
Там помрешь, как христьянин.

Сыплет солью снег на тушку, –
Остывает смерти месть.

Улетай скорее, Пушкин,
Ни пшена, ни солнца в кружке
Никогда не будет здесь.