В эти темные дни

* * *
ни двора ни кола
ни осла ни вола
ни звезды что царей за собою вела
словно бабушка внуков в детсадик
ни местечка, в котором у каждых дверей
на скамейке сидит бородатый еврей
несомненный мудрец или цадик

просто длится зима
и не знает сама
отчего все вокруг посходили с ума
рубят елки подарки скупают
но цветные огни в эти темные дни
говорят никого никогда не вини
холода пережить помогают

год копить и скупать
осторожно ступать
чтоб с небес не услышала Вечная Мать
чтоб слеза не текла по иконе
чтоб в коробках красивых годичный запас
разлетался по свету и радовал нас
краснощекий Младенец в короне

* * *
Художник Иванов торжественно отмечает двадцатый год
с начала работы над картиной «Явление Христа народу».
Течет Иордан, обращая вспять течение вод.
И море, увидев, бежит, смущая природу.
Как ягнята скачут холмы. Во Вселенной шатания и разброд.
Стоит Иоанн в верблюжьей шкуре, до колен погруженный в воду.
Ветхий Завет осторожно Иордан переходит вброд.
Славянка прощает еврея, готовя его к походу.

Спаситель пока далеко. Вокруг Иоанна толпа.
Никто не заметил бунта священных вод Иордана.
Толпа не видит Спасителя. Она частично слепа,
но отлично видит верблюжью шкуру на плечах Иоанна.
Во все глазницы глядят из могил черепа.
Абрам, оставив Исака, приносит в жертву барана.
Жертва в трех «Ша» – шашлык, шаурма и шурпа.
Древний Рим процветает под властью очередного тирана.

Художник Иванов празднует годовщину до смерти своей.
У смерти свои приколы, у смерти свои капризы.
Картину царь покупает за пятнадцать тысяч рублей.
Третьяковы скупают этюды, они же – эскизы.
Перед началом сеанса – кинохроника «Вести с полей».
В склепе тоскует Пушкин, не получивший визы.
Дети не ходят по Африке. Там живет Бармалей.
Белые голуби медленно вытаптывают карнизы.

Слово «вера» пишется через старую букву «ять».
Солнечная система – как мишень во вселенском тире.
Море увиде и побеже, Иордан обратися вспять.
Это крутая архаика. Это – чтенье псалтыри.
Церковно-славянский нам не понять – и кому пенять?
Как иголку в стогу искать новизну в обновленном мире.
Где-то за горизонтом живет Всепетая Мать.
Эвклид рулеткой измеряет просторы всемирной шири.

Перед иконкой горит восковой стебелек свечи.
Художник Иванов празднует двадцать лет от начала работы.
Между зубов Иоанна – лапка съеденной саранчи.
Дикий мед застыл на губах. Опустели пчелиные соты.
В руках у Петра звенят огромные золотые ключи.
Царь рассчитался щедро. Третьяковы – известные жмоты.
Картина в отдельном зале. Постой перед ней, помолчи.
На месте ушедших эпох образовались пустоты.

* * *
между властью и истиной расстояние так велико
что всем нам места хватит не нужно тесниться
там реки в которых мед и топленое молоко
там кисельные берега и водки полны криницы
там кисейные барышни и молодые птицы

там приходишь на запад солнца и видишь вечерний свет
там целебны коренья и душеполезны травы
жаль что ни власти ни истины в этом пространстве нет
хоть все в своем праве и все совершенно правы
жаль бессмертия не напасешься для всей оравы

быть пылинкою во вселенной планете невмоготу
никто не знает что делать с таким простором
лежишь себе на лужайке с травинкой во рту
озираешь окрестность рассеянным взором
не засоряя мозг философским вздором

между властью и истиной привольно мечтам и словам
там стоят города окруженные рвом и валом
и к власти и к истине проходят по головам
что не возьмешь познанием то отрубишь металлом
и этот привычный грех назовут великое в малом

* * *
городская печаль как одесский зимний пейзаж
прошлогодний сугроб потемневшая хвоя пустынный пляж
чуть иначе в пригороде частный сектор высокий забор
нетрезвый нелепый сбивчивый разговор

следы зимующих врановых на снегу
мысли о том что зиму пережить не смогу
в ожидании снегопада две лопаты стоят у стены
чувство любви слабее чем чувство вины

за городской чертой человеку ясней виноват
лампочки перегорели осталась на сорок ватт
бесконечные сумерки ныне присно во веки веков
на растопку отложена стопка черновиков

ПАМЯТИ ХАДЖИБЕЯ

Хаджибей взят и разрушен. Равно и Измаил.
Империи бьются лбами. Мир не таков, как был.
Святая Екатерина с колесом и мечом
Тут ни при чем.
Товарищ Суворов не Иисус Навин, Хаджибей не Иерихон,
Святые воители грозно глядят с икон.
Не муэдзины, как прежде, но колокольная медь
будет Господа славить впредь.
Города разрушены. Население истреблено,
Мы знаем, что так поступали древле, но
восемнадцатый век – не библейские времена.
Я живу в двадцать первом. Дело мое – сторона.
Идешь по бульвару от биржи и пушкинских строф
к дворцу Воронцова, привет тебе, Воронцов,
от бюста поэта, пьедестал – веселый фонтан,
четыре рыбки, четыре струйки, старинный платан.
Привет тебе, Воронцов, привет, воронцовский дворец,
арабская вязь и турецкий символ украшают торец,
окна также в турецком стиле, но местный ампир
стерпит и не такое. Русско-турецкий мир.
Где-то тут находилась крепость. И руины второй.
Но бульвар прекрасен. Как говорится, не рой
другому яму – сам попадешь в нее.
Говорят, что Гигантская лестница спускается в небытие.
Нет памяти о Хаджибее. Об Аркадии лет через пять
тоже никто не вспомнит. Да и зачем вспоминать?
Никто не жалеет турок. Тем более – янычар.
Никто не желает восточных женщин, их сексуальных чар,
у наших – юбки по бедра и туфли на каблуках.
Не распускайте руки. Держите себя в руках.

* * *
не волосы красят мужчину если мужчина
красит волосы вернее жалкие их остатки
особенно если мужчина достигает высшего чина
а ему бы на пенсию и на мозг наложить заплатки

потому что в коре мозговой межзвездные черные дыры
и завязать шнурки без помощи не удается
и позывы на низ хорошо что всюду сортиры
жаль что молодость не вернется

а хочется все вернуть не для себя а хотя бы
для страны материка а лучше земного шара
жаль что всюду евреи а где нет евреев арабы
и земля не туда повернулась и страна оплошала

а ведь придется идти по темной смертной долине
до гробовой доски почета где в профиль
ленин сталин и этот щекастый кажется муссолини
и этот носатый с рожками как его мефистофель

* * *
звезды блуждают на манер огоньков болотных
собираясь в фигурки людей и животных
определяют судьбу мельчайшего гражданина
неизвестной страны по имени украина

когда ему просыпаться когда делать зарядку
когда отшлепать ребенка приучая его к порядку
когда ругать начальство когда увидеться с кумом
когда в одиночку пить предаваясь горестным думам

о том что мы едим а они живоглоты пируют
мы подворовываем а они живоглоты воруют
я не скажу за тернополь но вот одесса
не найдешь в одессе негодяя без мерседеса

а как работалось на ныне закрытом заводе
во всем виноваты звезды на небосводе
кофейная гуща карты таро тамбовские волки в чаще
нужно меньше пить а с кумом видеться чаще

* * *
надоели бокс каратэ и борьба на
всех площадках нет хорошего фильма без порно
отовсюду слышится гром барабана
крик архангельских труб и пионерского горна
значит мир качнулся вправо тираны кричат браво
кандидаты в тираны боязливо жмутся друг к другу
право выжить не действует право выжать достойное право
как зэки в тюремном дворе эпохи идут по кругу

* * *
даты смертей и рождений на первой странице семейной
американской библии из тысяча восьмисотых
с графикой благочестивой почти елейной
сладкой как мед золотой в шестигранных сотах
ламповый старый приемник говорит о новых заботах
на коротких волнах на высоких частотах

все что куплено в челси на огромном блошином рынке
включая мебель вывезенную с ближайшей свалки
включая прелюдию баха на старорежимной пластинке
декабрьская ночь что кофейная гуща гадалки
судьбы играют в прятки как дети в салки
женский портрет на стене с лицом блудливой весталки

земля была пуста и безвидна тоху-ва-боху
дух над водой носился готовясь к первому слову
семейная библия служит роду лучше чем Богу
но род пресекся рыбак апостол радуется улову
как будто к воротам рая прибили на счастье подкову
славься Мария к твоему прибегаю покрову

твоя статуэтка стоит рядом с буддой на полке
семейная библия на первой странице открыта
эта книга знает что куплена на барахолке
так и чаша скорби знает она до конца испита
длится зима рождественской хвоей увита
любая эпоха становится эпохой палеолита

каменеет и тяжелеет на ней остается оттиск
ископаемых мыслей искупаемых высокой ценою
лучше вовсе не жить или жить ни о чем не заботясь
не все ли равно кто стоит во тьме за спиною
не все ли равно что делать с окаменевшей виною
Господи Боже ответь что Ты сделал со мною

* * *
был бы барин всегда найдется дворня-переводня
управляющий немец староста и иная херня
клавикорды из вены поздравления без числа
крепостная девка что от барина понесла

и сидит в сенях ах вы сени мои сени мои
живот на седьмом попробуй от всех утаи
была бы усадьба цела ряд античных колонн и балкон
вот холопы идут барину на поклон

вот холопы идут усадьбу жечь барина убивать
а девку скопом валить на баринову кровать
идут топочут хохочут срамные песни орут
про сладкую е…ю про тяжкий крестьянский труд