На языке растений

ЦВЕТОЧНЫЕ КЛЮЧИ

Июнь в золотых доспехах,
Август в медных доспехах
И голый как бог сентябрь.
Я тебя не увижу старым.
Мы вместе растем и зреем,
И на языке растений
Звучим как зерно к зерну.
Пристроится дом-прореха,
В тяжелой тени ореха.
В надежной тени дубравы
Укроется лучший день,
Который вот-вот случится.
Калитка скрипит, дичится.
Раскроется темной птицей
Акации сладкой тень.
Откроется, прям и гладок,
Великий земной порядок:
Волшебная ипомея, венерины башмачки,
Никандры пустой чехольчик,
Лиловые бодяки,
Тоскующий колокольчик
И мальвы, и ноготки.
Вблизи – и грубей, и ближе,
Все ниже к цветам и ниже.
Не ложь и не лихорадка,
Неясный цветок лесной.
Не будет уже ни горько,
Не будет уже ни сладко,
А будет темно и тихо,
И ты убежишь со мной.

ВЕТЕР

Чертеж вещей в последней темноте,
Озноб ветвей в смертельной тесноте
Предутренней заключены в туманы,
Щекочущие окна на заре.
Веранды заперты. Погружены лиманы
В воздушные пучины в ноябре.
Вокруг один лишь воздух громко дышит,
Как человек, поднявшийся на сто,
А то и больше каменных ступенек.
На то и воздух – наполнять и жечь
Вместилища чудовищных расцветок:
Авгуры, разрывающие птиц,
Гадатели по глянцевым лопаткам,
Поэты, созидающие плоть
Из воздуха, как радугу – Господь.
Притворный сад, и камни разлеглись,
Скажи мне имя, нынешняя жизнь:
Как называть того, кто на качелях
Вчера взлетал, потея и визжа,
Сегодня ходит, ножками дрожа,
А завтра навсегда заснет в постели
Садового второго этажа?
Вокруг, кругом, в округе, в окруженьи
Неизбавимо дышится легко –
Как человеку, сбросившему груз.
Куда, Сизиф, ты хочешь укатить
Свою судьбу? Оставь ее в покое.
На юге нет ни мер, ни полумер,
Все захлебнулось ветром в страшном сне:
Слепою говорящею собакой
С тобою Прозерпина говорит.
Любовный жар в ногах ее горит.
Веранда запечатана. Последний
Закрыт белесый дом. Тугая ставня
Моллюском присосалась к нежной раме.
Там, в цеметерии – ни воздуха, ни шума,
Ни мыши. Снова тихие туманы
Подкрались и стоят, как войска
Перед сраженьем. Через час иль раньше
Нагрянут ветры, воздух распахнется,
Сойдут на землю люди, кони, боги,
Столпотворенье, говоренье, скачка.
Кочевник бьет горячего коня,
В шатрах веселье, во дворцах – смятенье.
От легких ног любовниц молчаливых
Глухой ковыль заходится волнением.
И римлянин носатый в белой тоге,
Не отрываясь, смотрит на меня.

* * *
Лицо красивое незрело. Оно – артериальный сбой,
Хоть астры в синей колыбели уже цветут между собой.
Хоть роща, золото бросая, уже сверкает нищетой.
Хоть осень вся уже раскрылась ужасной женщиной пустой.
Ничто в нем не возобновимо, оно сникает, как цветок,
Глядящий в холоде ранимо на воскресающий восток,
На мертвый полдень, весь в монетах, на них не купишь ничего,
А только это, только это обещанное торжество:
Всё в белом как покойник лютый, ползет от кладбища домой –
И многим людям почему-то такое чудится зимой.
Поется этой сладкой песней, звеня погибшим деревцом,
Что смерть, как обморок, прелестна с твоим негаснущим лицом.