* * *
Сумерки… Она – по локоть в фарше,
он – с «бычком» (в дыму, но без огня) –
через год она умрет от фальши,
он – от скуки, склоки и вранья,
в среду и четверг, согласно справке,
впустят их в кладбищенскую мглу,
дети их: девицы сядут в лавки,
парни – в тюрьмы, внуки – на иглу,
жизнь пойдет раскручиваться дальше,
то есть безустанно умирать
в среду – от тоски, в четверг – от фальши…
в выходные сдуру воскресать…

* * *
До чего же я жил бестолково!
Захотелось мне жить помудрей:
вот и еду в музей Кобенкова,
в самый тихий на свете музей.
Открывайте мне дверь побыстрее!
И, тихонько ключами звеня,
открывает мне сторож музея,
постаревшая мама моя…

ОСЕНЬЮ, КОГДА ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ…

Лето кончилось, поздно цветам распускаться.
С тополей опускаются желтые листья,
и дежурный по роте дневального заставляет
заметать их подальше от зоркого взгляда начальства.
Мы лежим на траве и на листьях, вчера облетевших,
и молчим: нам известно – в такие минуты
надо просто молчать, потому что летят журавли.
Рядовой Иванов, прослуживший уже больше года,
за прогулы отчисленный из медицинского института,
курит «Север» и морщит широкие брови,
и полет журавлей называет легко: – Ностальгия…
Рядовой Кадырбаев травинку грызет – он не курит.
– Почему, – обращается он к Иванову, –
ты зовешь журавлей, улетающих вдаль, ностальгией?
Рядовой Иванов о камешек плющит окурок,
обнимает колени и всем говорит: – Ностальгия –
это грустная штука, болезнь, непонятная людям,
Ностальгия – тоска по земле, на которой родился,
по любимой… Мы смотрим в озябшее небо:
журавли улетели, за ними летят облака…
Рядовой Коробков получил от жены телеграмму.
«Ваня, дочка у нас, – сообщила жена Коробкова, –
напиши нам, ты рад?» Коробков улыбается грустно,
говорит: – Назову-ка я дочь Ностальгией.
– Молодец, – говорит рядовой Иванов, – Ностальгия!
Ностальгия Ивановна, Настя! Красивое имя…
Мы смеемся, и каждый, наверное, слышит,
как в далеком Воронеже громко ревет Ностальгия,
и глаза у нее – как у нашего Коробкова…
Коробков говорит: – Пойду, отобью телеграмму…
Мы идем с ним на почту, и листья шуршат под ногами…
– Хорошо бы домой, – говорит рядовой Коробков.