«Я здесь вдвоем с собой и в одиночку»
Ушел от нас Алексей Цветков. Лёша. Великий поэт. Поэт, который, так получилось, пишет на русском, как он сам себя определял. Цветков создал свой собственный поэтический язык. В принципе невоспроизводимый, затягивающий. Цветкова неизменно хочется читать до конца и перечитывать, что не всегда бывает с другими великими. Его невероятная игра – не слов, а мысли, смыслов, юмора – завораживает.
О поэзии, о творчестве Цветкова еще будет много, хорошо и умно написано. А сейчас мы, близкие друзья Лёши, «семья», как мы называем себя в Нью Йорке, просто охвачены горем, тоской по этому человеку – блестящему, глубокому, внешне резкому, бесконечно доброму, с колючим чувством юмора и пугающе широкой эрудицией. И вечной грустью поэта, о которой не скажешь лучше, чем он: «пора в мобильнике порыться / взять и жениться по любви».
Вот небольшая подборка стихов Цветкова, которые он сам публиковал в Фейсбуке в последние недели (как страшно и странно это звучит!), то есть тех, которыми он хотел поделиться в недавнее время.
угол зрения
я трудился обходчиком на полустанке одном
то да се по хозяйству и жил бы себе постепенно
но с полгода тому аккурат под моим полотном
двинул речь предместком и зарыли меня под шопена
разводил бы кролей только дохнут у нас от жары
все в район собирался кино у них там или книжки
а теперь если б даже и были в орбитах шары
перспектива тесна ни хрена не видать кроме крышки
ты в натуре братан я такие расклады ебу
этот прелый пиджак и к труду неспособная поза
ведь не ленин же я чтобы круглые сутки в гробу
да и ленин бы был нулевая отечеству польза
хоть бы даже и памятник на постаменте таком
как в районе где массы подвыпив гуляют под вечер
вот и стой истуканом с фонариком и молотком
ни болта не подтянешь и рельсы остукивать нечем
тут порой за неделю вообще не расстелешь кровать
все спешишь и стучишь и составы несутся полями
что за прок ветерана путей глубоко зарывать
и чего вы прилипли ко мне со своими кролями
что в гробу я видал это книжки и ваше кино
хоть оно без привычки и умное слово останки
западло мне валяться когда моя смена давно
если ясно что все под откос на моем полустанке
к годовщине «Титаника»
nearer my god to thee
из нахмуренных туч налетает норд-ост слезя
в океане под килем киты и прочие гуппи
для кого она бездна а этим китам стезя
мы на палубе с беном оба в альтовой группе
остальные на суше кому хорошо в тепле
посидишь у камина и санки потом да лыжи
и тогда заиграли ближе боже к тебе
потому что как ни вертись а реально ближе
угадай в этой спешке куда повернет судьба
помню раз приезжал в перманенте один из вены
два часа отпилили не утирая лба
а чего не сыграть если в музыке нет измены
налегаешь на форте чтоб вытеснить шум аорт
пассажиркина шляпка адью лишь по ветру лента
это бену мерси это он заманил на борт
а поди откажись если нету ангажемента
от ненужного ужаса судорожны зевки
все шеренгами к шлюпкам в пятках смертные души
почему вдруг пришла на ум эта песня земли
потому что уже никогда ни земли ни суши
но когда надо мной и над ним сомкнулась вода
а смычки как по маслу на слух ни малейшей фальши
мы решили с беном что в музыке нет вреда
мы играли дальше
* * *
нахлынет наречия пряча
в густых двоеточиях речь
прости что ни речи ни плача
в разлуке не смог уберечь
со струпьями страха на коже
к какому соваться врачу
когда тебе больно я тоже
всей памятью кровоточу
но память упорная сводня
в торосах азовского льда
где твой мариуполь сегодня
открытым свищом навсегда
не слипнуться векам над бездной
но речи увечна черта
лишь русский язык бесполезный
помойной кишкой изо рта
лишь лепет под градов раскаты
и лед словно лава бугрист
где чертит свои лемнискаты
щербатый с косой фигурист
железнодорожные страдания
слышь браток закури сигарету
осуши свою стопку до дна
расскажу тебе жизнь по секрету
чтобы понял какая она
поначалу водила по кругу
пил-гулял на пляжах загорал
а потом я зарезал подругу
и меня увезли за урал
там понятно базар со своими
с воровским тусовался полком
только тут меня в секту сманили
стал я богу молиться тайком
и от этого ихнего бога
я узнал наступает хана
как прищуришься в небо немного
роковая планета видна
мерзлоту окаянную роя
ум допер содрогнулись сердца
в целом свете не сыщешь героя
чтоб сумел избежать пи…ца
наставлял же нас кормчий премудро
что полундра и всюду враги
и явилась подруга под утро
вся в кровище и шепчет беги
вот и маюсь где рубль где полтина
современникам тайну открыть
а ты даже полстопки скотина
не желаешь предтече отлить
хрен в кремле или бесы в погоне
доберутся вот-вот и до нас
неспроста мне в четвертом вагоне
съездил в рыло один п…ас
вся столица накроется вскоре
следом тверь и творенье петра
ой ты родина горькое горе
мирового атаса пора
певцы
Л. Рубинштейну
страна в перманентном упадке
и дыбом окурки из блюд
в осеннем потрепанном парке
за столиком люди поют
над ними то солнце восходит
то сумрак клубится слоист
но тенором страстным выводит
мотив самопальный солист
в словесной мучительной пряже
тоска и любовь напролет
возможно и выпили даже
а кто под закуску не пьет
история расы вскипает
в стенаниях или мольбах
и хор постепенно вступает
аж пучатся жилы на лбах
о том ли что воин на фронте
и баба всплакнула о нем
народное горе не троньте
гори оно синим огнем
поют о последнем патроне
о шуме в ночном камыше
хоть нет у солиста гармони
гармонии уйма в душе
не сам ли хоть не паваротти
еще до нисшествия тьмы
я был этой плотью от плоти
такими как эти людьми
свидетель их нивам и водам
не нильский же впрямь крокодил
я был этим певчим народом
в такой уж пардон угодил
и песен над пивом и пеной
всю норму отпел до хрена
а что до страны невъебенной
ступай она лесом страна
проекция на плоскость
вдали от зверей и растений
он жил постепенно в крыму
и мир как орнамент настенный
двумерно являлся ему
к ходьбе непригодным ребенком
точнее не жил а лежал
и солнечный невод на тонком
подобии жизни дрожал
спускались в зеркальное море
двоящихся суток слоны
но ночь наступившая вскоре
смывала пейзаж со стены
а в мире который реален
но в зеркале наоборот
из дальних неведомых спален
спешил быстроногий народ
в лесах у лосей и оленей
ветвились рога при луне
и планы больших преступлений
злодеи слагали в уме
умельцы огня и металла
творцы электрических схем
следя чтобы смерть обитала
на горе недоброе всем
там реяли грубые духи
он плакал пока не ушли
он думал кому эти мухи
и божьи коровки нужны
как ангелы в мессу к собору
они прилетали к нему
он вышел пешком на свободу
а смерть остается в крыму
где бдят за обоями крысы
каких он боялся дитя
клыками торчат кипарисы
луну в своем зеве вертя
он прежнего страха потомок
паломник попятных дорог
по-прежнему божьих коровок
и мух неизвестен урок
Предыдущие номера
