Воображая лес

Возле дышала, поворачивалась
дремучая сила леса,
перед ней хотелось сотворить
особенные слова,
мощь которых имела бы право, могла,
соприкоснуться с ее
темно-зеленой тяжестью.

Так зарождается пространство истины:
песня сталкивается с песней,
сила сталкивается с силой,
ничто превращается в нечто,

пока смотрим друг в друга –
бездна и бездна, чаща и чаща –
мы правы, рождая узнавание
без расчета. Мягкий больной человек и
дремучая сила леса –
                                    .между нами живое.

Человек теряется лишь
посреди неживого.

—

«Дальше» — царство предчувствий.

В нем приземленное «мы», как понятие близости, шепот руки,
Обращенный к издерганной шторе.
Мы-прощание, мы-обретение
лишь фигуры отсутствия:
свет ли это вообще – то, что я вижу?

Между грузных кустарников,
курами севших на дачных участках,
человечки блуждают, поглядывая на дорогу,
через забор, вверх на клубочек, который
сосновые кошки гоняют, растрепав,
по голубому полю.
Свет ли это вообще?

У жимолости застряв, приманившей туманными пальцами,
ее горечью напитав толстый и малоподвижный язык,
человеческое вдруг в этой сини и горечи обнаружит
знакомое что-то, сияющее помимо
и вопреки: свободный свет, обитающий в темноте, в глубине,
в тесноте, как ребенок в утробе,
таинственный, неповторимый.
Свет ли это вообще? Кажется, свет,

что уходит, вздымая песок,
истончившийся в сухости лета,
что струится вдоль паутин,
на землю сочась, разделяя тропу
на необязательные отрезки,

что рождается в царстве предчувствий,
он, качающий бога деревьев
в его гамаке,
посылающий ветер
или сон или грусть…

—

В черный глаз заполуденной чащи,
лежащий на четырех лепестках,
заглянув, обратную сторону света увидишь:
здесь входящие не оставляют надежд,
только лишаются грубых иллюзий,
от ерунды
освобождают карманы, становясь
гладкой, податливой, чистой волной,
проникающей в сферу оврага и на вершину холма,
где балансирует свет в изначальной игре:
создавая из тьмы человека.

Свет ли это вообще?
Только это и свет.

—

Когда воспоминания превращаются в тени,
ценность любви обретается в ускользании:
поверить ли розе, поверить ли шиповнику,
готовому оборонять старую стену?

Я чувствую древность, которая
клубиться вокруг, не отходит, которая
здесь, и сейчас, и со мной,
называет меня разными именами,
что не тревожит, впрочем:
все – мои.

Эти странные путешествия через волшебные предметы
не более чем уловка, – говорит женщина во мне.
Велика вероятность побега, – говорит во мне мужчина.
Они согласны друг с другом: всякая чушь
замедляет взросление сердца, оно,
взойдя к совершенству, должно
остановиться:

любовь и смерть безотносительны,
их события непротиворечивы –
Рильке и роза, Лорка и апельсиновый цвет,
куст шиповника на развалинах чьих-то надежд,
что сейчас, прямо сейчас
для кого-то другого,
собираются снова, осколки,
в историю дивной любви.

—

Все приводит меня к природе:
к черному лаку палеха, на котором
золотые деревья дрожат, утишая
движение страсти.

Как не потерять самоуверенности
перед этой простой силой:
густая гребенка леса
вычесывает закат, красные колтуны
ветер бросает в воду,
она внутрь леса уносит все,
что насобирала.

В темноту, которая из разрозненного
поднимает что-то новое –
легкий свет.

—

Помыслить лес:
Тишину его подножия
И возмущение крон.

Помыслить лес,
Где все свидетельствует о тайне,
Узнице первоначальной темноты.

Помыслить лес:
Воздвигнуть луч между куртин,
Который выхватит
Тебя,

Как ты стоишь
и дышишь.