Вещь в тебе

* * *
Сущий во мне помимо меня,
Как же нам тесно вдвоем!
В зрелой пшенице плешь ячменя
Спелый теснит объем.

Мертвый младенец, зародыш богов,
Обызвествленный хитин.
Хрустни, но выдави из оков,
Чтобы вздохнуть:
Один!

ДЖЕКИЛ&ХАЙД

Доктор Джекил выходит в окно.
Он не Джекил, он – нечто, оно.
Ампутирован худший близнец,
И сомненьям конец.

Не в лоток, формалин или спирт,
И не каллы, гвоздика и мирт –
А топор. И повержен Сиам:
Аз воздам.

Жаль, не спрятать синестопатий:
Я на ощупь упырь или вий,
В левой – скальпель, а в правой – топор.
Лампа, морг, коридор.

Хайд не помнит былого родства,
Трость в руках и трещит голова.
Усмехается из-за угла.
Кетгут, кетгут, тупая игла.

Я избавился, срезал гнойник,
Отпилил его и отсек!
Но без брата я полудвойник,
И без прошлого одинок.

Кровь змеится в настырный мираж,
В полый сумрак ленивой струей,
Восстанавливает карандаш
Шов разрыва меж мною и мной.

* * *
                      Володе Монахову

Вот потолок. Протекает Исеть,
Я продолжаю под нею висеть,
Бурой реки испаряется кровь,
Липкой росой оседая на бровь.

Ты не пугайся, Союз-Апполон:
Это не галики, это не сон,
Птоз захлебнувшихся смехом зеркал,
Круглые руки шаманских лекал.

Но ведь вопрос: кто завис головой –
Ты или мир, безобразно кривой?
Жив или мертв, но летит, не дыша,
А из пробоины каплет душа.

DING IN DIR

                                   Саше Кузьменкову

Ранним утром пальто надевает шляпу,
Бестелесные брюки сует в калоши
И плетется в контору, как по этапу,
И бормочет сонно, что «день хороший».

С той поры, как хозяин болезный скикал,
Променял костюм на прикид сосновый,
По нему не однажды будильник тикал,
Только он не рискнул «прогулять» обновы…

Вещь в тебе растворилась заботой пота,
Беспризорной грезой «Москвы вечерней»,
А в нее – вместилась твоя работа
И застряли будни шипами терний.

Ах, душа в нафталине сырого долга,
Полтергейст, сочащий печаль и ладан!
Растворись во мне без ума, без толка,
В проходной обрыдлой земного ада.