Вернисаж скульптора Владимира Каневского

Человек слушает землю – Человек в красных ботинках – Человек с молнией – Человек с рыбой – Арлекин – Ночной полет. Это названия работ Владимира Каневского. Вначале появляется название вещи. Сигнальное слово стихотворчества. Рождение поэмы. И масса полуподатливой глины. Необитаемый остров, который заселяется странными существами. Человеческими фигурами, часто лишенными рук или ног. Порой – они лишнее, дорабатывание и так понятных деталей. Работы Каневского – «автопортреты». «Уродство» этих фигур освобождает художника от внешней необязательности, от красивости. От принятых критериев красивого. Всмотритесь внимательно в почти человеческие существа: они понятны, им прощаешь их «некрасивость», неуверенность. Вглядитесь в собственные души: слаб человек, некрасив, хватается то за рыбу, за молнию, слушает немую землю, пытается понять, на что похожа собственная спина. Не судите… Вот о чем говорит художник. Его фигуры прекрасны, они чудесны. В рамках того, что нам дано понять о нас самих. Пускай «Красотой», «Большими Фигурами» и «Большими Идеями» занимаются «Большие Люди», люди системы. А нам, грешным, дай Бог с самими собой разобраться.

На вопрос, зачем он делает свои скульптуры, красиво говоря, творит, Каневский отвечает: это такое наслаждение, освобождение. Это как секс, когда любишь, когда влюблен. Ну и слава Богу, никаких идей! Однако и в этом она есть. Вот он – больной вопрос о мотивах творчества. В данном случае – бескорыстие, поиск высшего посредством признания своих слабостей и несовершенства. Уходит суета, «тусовка», шум.

Просыпается художник. Ночью встает в студии-квартире в Джерси-сити или в Форте Ли, как говорит русская эмиграция – в Лефортове.. Полицейская сирена орет за окном. Ирландский бар еще открыт, кто-то безуспешно терзает остановившееся сердце автомобиля за углом. Художник начинает работать. «Голос» его становится глуше, серьезнее, возникает диалог с «объектом» внутри бесформенной массы. Рождается жизнь. Жизнь, которую художник знает, то есть – себя. Он пытался лепить женщин, думал, что знает их. А потом – ничего не получилось. Не удивительно! Пытался лепить животных – коня, собак.. Говорит, что нужно знать объект досконально, чтобы он ожил и получился не просто немой слепок. Получаются мужские тела, лица, проклевывающиеся глаза и рты существ, пытающихся выжить.

Где-то на горизонте брезжит башня, дома. Каневский по образованию – архитектор. Может быть, башня получится в конце концов на следующем этапе работы. Почти целая жизнь прошла со времени проектирования жилых микрорайонов в городе Лозовая юным выпускником Архитектурного факультета Харьковского строительного института до скульптора, чьи работы размещены в Музее искусств знаменитого Дюкского университета и до персональной выставки на Пятой Авеню в Манхэттене.

Говорит, что это и не успех совсем, так, периодически везет… Это художник дальнего прицела, долгосрочник.. Человек занят работой, зарабатыванием денег, и ловлей момента, когда удается поговорить с глиной.

Скульптор живет изготовлением чудных изделий из фарфора, мотается на машине по Нью-Йорку, звонит в другие города по сотовому телефону, общается с «дилерами» в Европе. В принципе, и «фарфоровое» дело, в котором он стал признанным мастером, могло бы удовлетворить творческий и коммерческий аппетит многих художников. Но живет Каневский ради тех моментов, когда начинается страстный диалог с глиной, порой с деревом. Это вторая, наиболее истинная его жизнь. А как же – богемное общение? Оно есть, но в свободное от работы время. Слишком много реальной жизни. Не хватает времени, чтобы играть в игры для создания своего «харизматического образа».

Каневский родился и до двадцати восьми лет жил в Харькове. Родился он 22 февраля, то есть под знаком Рыбы. Одна из основных скульптур называется «Человек с рыбой». Утверждает, что никакого отношения к знаку зодиака это не имеет, он не испытывает к этому никакого интереса. Из Харькова переехал к родителям в Ленинград. Отец, Арон Каневский, был замечательным режиссером-документалистом, поэтом в своем деле, который начал кинокарьеру в 52 года! В этом как-то все сливается, в этой семье видна гармония таланта. Это создает странное ощущение метаискусства, когда главное – это оригинальность, поэзия, а какими конкретными способами художественная истина достигается – это вторично. Поразительно, как Володя слышит и понимает слово. Без профессиональной дымовой завесы демагогии литераторов он «сечет», чувствует его, стержень того, что происходит в художественной речи. И – «как предмет сечет предмет». Любопытно, что говорить ему легче именно с писателями, особенно с поэтами, а не с художниками. «Наше постмодернистское время – время индивидуализма. Никто все равно никого не понимает». А вот в отдаленных областях искусства случаются странные встречи с близкими людьми.

Каневский, скорее, одиночка, маргинал, не принадлежащий к какому-либо направлению. Да и есть ли они, эти направления, в наше хаотическое время? Учителей, менторов, в общем, у него не было. Любимые скульпторы: Марино Марини («Всадник»), Джакомо Манцу, современный японский скульптор Судзуки, Микеланджело, пожалуй. А в общем – основная линия творчества усыпана обрывками воспоминаний, у художника, внутренне живущего на необитаемом острове.

Как же все-таки начинается скульптура? Название-идея дает первый толчок, который заставляет бросить любую разумную деятельность, например сон или разговор по телефону, и начать хватать предметы в мастерской. Основное – это возникновение пластического ощущения внутри себя, которое позволяет распознать пластичность и внутри бесформенной массы, хмуро лежащей в углу мастерской. Появляется ощущение эмоционального напряжения формы, пока еще лишенной формы. Кем бы это существо-глыба могло быть? «Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется!» В процессе создания скульптуры форма всегда опережает содержание. В этом также отражается поэтичность подхода скульптора. Как в стихах: вначале приходит неосознанная эмоция-звук, а потом неоформленное (вновь сформированное) существо выходит на поверхность (шевеля плавниками) и принимает, более или менее, культурно (скульптурно) принятые формы. Отсюда происходит стиль ненавязывания зрителю своей интерпретации. Художественные «факты» говорят сами за себя.

Как архитектор, Каневский придерживается мнения, что настоящий дом тот, который не навязывает жильцам образ жизни, а позволяет жить кому угодно как угодно.

В массе глины появляется существо. Возникает чувство, похожее на то, которое испытывал папа Карло, когда из полена начал пищать Буратино. Отношения с материалом похожи на отношения с Буратино и с Галатеей. Трудно сказать, почему выбрана именно глина. Точно так же непонятно, почему один художник пишет стихи, а другой автобиографическую прозу. Глина подвижна, податлива, как воск. Как человеческое тело. Так же ранима и изменчива. При работе с камнем нужно убирать лишнее, вырезать, высекать. Происходит борьба с материалом, процесс подчинения. С глиной – взаимное слияние, освобождение от лишнего и «воспитание» объекта. Кто-то слышит звук, кто-то видит цвет (или слышит цвет и видит звук), другой чувствует форму. Каневский чувствует объем, слышит его, физически ощущает текстуру поверхностей. Говорит, что иногда приходит в невероятное возбуждение, идя по улице после дождя, когда грязь на мостовой блестит, свет яркий – каждая выбоина видна, ощутима. Поэтому фигуры Каневского не только отображают внутренний образ человеческих существ, они – и ландшафт, и планета, земля, необитаемый остров. Как и душа каждого – необитаемый остров. Где каждый и живет. Если не боится это осознавать или старается забыть. Каневский это очень ясно осознает. Вот почему – «Человек слушает землю». Вот почему его вещи не программны, они не утверждение (стейтмент), не концептуальная подманка, где от А до Я просматривается продуманное намерение. Вещи Каневского как хорошие стихи – прямы, «просты» и не вычисляемы одновременно. Его не интересуют принятые стили, рынок, в художественном смысле. Черт с ними. Художник занят другим. Себя бы успеть понять!

Вот что пишет о В. Каневском директор Музея искусств Дюкского университета Майкл Меззатеста: «Человеческое тело – обнаженное, одинокое, уязвимое – предмет скульптур Владимира Каневского. Они… напоминают скульптуры древних цивилизаций и связаны с первобытным происхождением существ, созданных из глины в далекой древности. …Художник красноречиво изображает человеческое состояние, запечатлевая момент, идею и чувство в виде зрительной поэмы».

Не будем вступать на принятый и приятный, но неверный, путь интерпретации художественных произведений. Каждому они могут сказать что-то свое. А с автором они находятся в постоянном общении.