В другом океане

НОЧЬ В МОТЕЛЕ ОТТЕПЕЛЬ

Круглая целая эта луна
Дутая белая та же она
Что и тогда когда?
Брошено прошлое Все в порошок
Льдовое крошево Лишь посошок
Мерно дробит года

Рюмочки рыночки
Время скукожилось
Наст февраля обвисл
Глупые рифмочки
Все-таки может в вас
Есть хоть какой-то смысл

Лунные ложные
Гости и годики
Ждать-то уже недосуг
Дробь придорожная
Или то гвоздики
В доски все стук да стук

* * *
Земля, как в шаль,
Закутывала плечи
В метель свою –
От Буффало до Гродно.

А я – болезный
Вирус человечий, –
Должно, лишь
Заражал ее микробно.

Своей тоской,
Своей ненужной болью,
И кровью тех, кого…
И кровью этой.

И лес хрипел,
Вздыхало тяжко поле,
И лишь в тиши
Шушукались планеты.

Но здесь в морях
И на вершинах горных
Что ж удивляться, –
(братья, между нами!…) –

тому, как вдруг
вулканами рвало их,
И промывало
По утрам цунами.

ВДОЛЬ БОЛОТА

Разобью, разолью сейчас весь дурацкий аквариум.
Только ряска истины стеклянная, лесная опушка.
Эта ария, ах! Эта Ваша ария!
Спойте же мне ее, госпожа лягушка!

Пока еще не вечер, нет, не так! – пока еще только вечер.
Вот занавес сумерек разъедется. Ночь войдет. Распадутся дали.
Пока я не поцеловал вас, пока не вочеловечил,
И вы глупой красавицей – царевной не стали.

Пока я не вспомнил о трансокеаническом флоте,
Как нервно курит всеми трубами в ожидании сбежавшего адмирала,
Спойте мне ту арию, помните? Спойте! Больно уж Вы поете…
Чтоб на душе моей словно – рассвет над Галапагоссами – стало.

Все золото-серебро мира Вам! Вот же! Все юбки-тряпки…
Кричу Вам, только голос мой – как головой о стену.
Где же Вы, лягушечка – холодные лапки!
Занавес закрывается. Безмолвие выходит на сцену.

* * *
                              Вике Полянской

Белым штопором долго бурлило
За кормой, и вот лоцман удалый
Наконец судно вытащил с силой,
Будто пробку, из горла канала.
И матросик, кто вовсе не помер
От злой качки, а только по пьяни
Все проспал, даже толком не понял,
Как очнулся в другом океане.