Стихотворения

* * *
Весь дом был тих, спокоен был весь мир.
Читатель книгой стал, и летом ночь
Была себя осознающей книгой.
Весь дом был тих, спокоен был весь мир.
Слова звучали, словно книги нет,
Пока читатель льнул к странице, жарко
Желая льнуть, желая быть ученым,
Кому покорна книга и кому
Ночь летом точно совершенство мысли.
Весь дом был тих, как подобает дому,
Тишь стала частью смысла и ума,
Вратами совершенства вглубь страницы.
Спокоен мир, в спокойном мире правда,
Сама, без привнесенного значенья,
Спокойна, словно летом ночь, сама –
Читатель, льнущий ночью, там читая.

ОТРИЦАНИЕ

Привет! Создатель тоже слеп,
Стремясь к гармонии всего,
Без промежуточных частей,
Всех мерзостей, обид и лжи;
Бессильный повелитель сил –
Энтузиазм без тормозов
Загнал мечтателя в тупик.
Мы терпим наш недолгий век
Во имя призрачных красот
В дотошных пальцах гончара.

УТРАТА ИЛЛЮЗИЙ В ДЕСЯТЬ ЧАСОВ

Дома полны призраков
Белых ночных сорочек.
Ни одной зеленой
Или фиолетовой с зеленой каймой,
Или зеленой с желтой каймой,
Или желтой с синей каймой.
Никаких диковин,
Кружевных носков
Или бисерных поясов.
Люди не собираются
Видеть во сне павианов или барвинки.
Лишь кое-где старый матрос,
Пьяный и уснувший в сапогах,
Ловит тигров
В красную погоду.

ПРЕОБЛАДАНИЕ ЧЕРНОГО

Ночью, подле огня,
Цвета кустарника
И опавших листьев,
Повторяя друг друга,
Вертятся в комнате,
Словно сами листья
Вертятся на ветру.
Да – но стремительно вступил
Цвет тяжких тсуги.
И я вспомнил крик павлинов.

Цвета их хвостов
Были словно сами листья,
Вертящиеся на ветру,
На ветру сумерек.
Они пронеслись по комнате,
Словно слетевшие с кустов тсуги,
Опавшие наземь.
Я слышал как они кричали, павлины.
Был ли это крик на фоне сумерек
Или на фоне самих листьев,
Вертящихся на ветру,
Вертящихся, как языки
Вертятся в пламени,
Меняющихся, как хвосты павлинов
Меняются в громком пламени,
Громком, как тсуги,
Полные крика павлинов?
Или это был крик на фоне тсуги?

ИЗ ОКНА

Я видел, как собирались планеты,
Словно сами листья,
Вертящиеся на ветру.
Я видел, как пришла ночь,
Стремительно, словно цвета тяжких тсуги.
Я ощутил страх.
И я припомнил крик павлинов.

УТОНЧЕННЫЙ КОЧЕВНИК

Как необъятная роса Флориды
Рождает
Пальму в больших плавниках
И зеленую лиану, злящуюся жить,

Как необъятная роса Флориды
Рождает гимн за гимном
Из уст созерцателя,
Созерцающего все эти зеленые бока
И золотые бока зеленых боков,

И блаженные утра,
Любезные глазу юного аллигатора,
И молниеносные цвета,
Так и во мне отплясывают
Облики, блики и хлопья бликов

 
ИДЕЯ ПОРЯДКА В КИ-УЭСТ

Ей пелось ярче гения морей.
Вода не крепла в голос или мысль,
Не обретала тела, трепеща
Порожним рукавом – ее движенья
Рождали крик, вели немолчный плач,
Который был не наш, но внятный нам,
Подстать стихии, глубже постиженья.

У моря нет притворства. В ней – ничуть.
Вода и пенье не смежали звук,
Хоть слышали мы только, что она
Слагала слово в слово, и полна
Была, казалось, сумма этих фраз
Хрипенья волн и воздуха везде,
Но мы внимали ей, а не воде.

Она творила спетое сама.
Немое море в гриме древних драм
Ей было местом, где ходить и петь.
Чей это дух? мы вопрошали, зная,
Что это дух, искомый нами, зная,
Что спрашивать должны, пока поет.

Коль это был лишь темный голос вод
Морских, хоть и в раскраске многих волн;
Коль это был лишь внешний глас небес
И туч, или кораллов в студне вод,
То, как ни ясен, это лишь эфир,
Тяжелый возглас воздуха, звук лета,
Возобновленный летом без конца,
И только звук. Но это было больше,
Чем голос – и ее, и наш, промеж
Безмозглых рвений ветра и воды,
Двумерных далей, бронзовых теней
Над горизонтом, горных атмосфер
Небес и моря.
                         .Это певчий голос
Так на излете небо обострял.
Она безлюдьем поверяла ритм,
Она была всесильным зодчим мира,
Где пела. И по мере пенья море,
Чем ни было, преображалось в то,
Чему она была певцом. И мы,
Вслед проходящей глядя, понимали,
Что для нее не будет мира, кроме
Того, что ею спет и сотворен.

Скажи, Рамон Фернандес, если знаешь,
Зачем, когда умолкла песнь, и мы
Свернули к городу – зачем огни,
Стеклянные огни рыбацких шхун
С приходом ночи проструили мрак,
Стреножив ночь, и море рассекли,
Все в зонах грез и пламенных шестах,
Чеканя, пестуя, чаруя ночь?

О, ярость, страсть творца творить, Рамон,
Страсть упорядочить слова морей,
Слова благоуханных звездных врат
И нас, и нашего прихода в мир –
В ночные очертанья, в чуткий звук

УТРЕННЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Пуссениана солнечного дня
отсекает его от себя. Он то или это,
и нет его. Предмет изображают
метафорой. Так, ананас был кожаный фрукт,
фрукт ради олова, шипастый, пальмовидный, синий,
его подают ледяные люди.
Чувства изображают
метафорой. Был сок благоуханней
мокрейшей из кориц. Сквозь сито груша сок
с утра цедила.
Истина не в том,
что видишь – все диктует опыт, чувство,
а пышный глаз лишь принимает участие
в целом, в бесформенном колоссе, устремленном
вверх. Зеленели кудри с этой головы.

О ПРОСТОМ СУЩЕСТВОВАНИИ

Пальма на краю сознания,
За гранью мысли, высится
В бронзовых узорах.

Златоперая птица
Поет на пальме, без человечьего смысла,
Без человечьего чувства, чужую песню.

И ты понимаешь, что не разум
Делает нас счастливыми или несчастными.
Птица поет. Ее перья сияют.

Пальма стоит на краю пространства.
Ветер медленно движется в ветвях.
Огнепестрые перья птицы никнут ниже.

ИМПЕРАТОР МОРОЖЕНОГО

Зовите крутильщика крупных сигар,
Того, что помускулистей, и пускай взбивает
В кухонных чашках сладострастную массу.
Пускай девицы слоняются в тех платьях,
К каким привыкли, и пускай юнцы
Несут цветы в газетах за прошлый месяц.
Будь быть концом казаться сверх положенного.
Один неподдельный – император мороженого.

Давайте достанем из дощатого комода
Без трех стеклянных ручек простыню,
Где она однажды вышила веерочки
Давайте расстелим, покрывая лицо.
Если наружу ее мозолистые ступни,
Это в знак ее немоты, и замерзли они.
Берем ее в рамку лампы луча стреноженного.
Один неподдельный – император мороженого.

СНЕГОВИК

Необходимо обладать умом зимы,
Чтобы созерцать иней и сучья
Сосен, инкрустированных снегом;

И надо долго замерзать, чтобы
Видеть можжевельник в шевелюре льда
И шершаво ели в далеком блеске

Январского солнца, и не думать
О невзгоде в звуке ветра,
В звуке последних листьев –

Это он и есть звук земли,
Полный одинакового ветра,
Дующего в одинаковом пустом месте

Для слушателя, слушающего в снегу,
Кто, будучи ничем, созерцает
Ничто нигде и ничто, которое вокруг.

СМЕРТЬ СОЛДАТА

Жизнь сокращается, на очереди смерть,
Как бывает в осеннюю пору.
Солдат убит.

Он не становится трехдневным персонажем,
Навязывая свою разлуку
Ради церемоний.

Смерть абсолютна и без монумента,
Как бывает в осеннюю пору,
Когда гаснет ветер,

Когда гаснет ветер, и в поднебесье
Облака, тем не менее, текут
Своим путем.

                                      Перевод с английского Алексея Цветкова