Сладкая боль

Роберт Фрост
Роберт Фрост (1874–1963) – классик американской поэзии XX века, единственный поэт, четырежды удостоенный Пулитцеровской премии, самой престижной литературной награды США. Его творчество воспринималось как вызов «поэзии отчаяния», которая стала преобладающим веянием в годы после Первой мировой войны, и как олицетворение архаизма, принципиально отвергающего художественные искания, отмеченные духом экспериментальности.

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Перевод стихов, на мой вкус, – это ПЕРЕСОЗДАНИЕ, когда текст полностью разбирается на элементы и заново собирается на новой почве, с новыми основаниями: задача вполне шахматная (для тех, кто понимает). Почти все переводы Фроста грешат желанием скрупулезного следования оригиналу (при этом довольно часто меняется стихотворный размер – дань советской переводческой школе, которая тоже с этим особо не миндальничала), в результате теряется их естественная «разговорность» [1].

Фрост для американцев – мужик с соседней фермы, эдакий деревенский философ (ну да, буквально «от сохи») со своей причудливой думкой, обманчиво простой. Суровый и нежный одновременно. Как природа Новой Англии.

Высокий штиль и любого рода книжность, вроде «сомнений, не исчерпанных до дна» в прежнем переводе «Бука», для данного поэта – как дирижерский фрак на пахаре. Впрочем, и Фрост порой прикладывает к своим героям манишку «городской» (университетской) культуры. Итак.

 

БУК

Представь невидимый пунктир –
Отсель досель; ориентир
На поворот – игла стальная
Как бы вершиною угла…
Торчит во мраке та игла,
А рядом смотрит не мигая
Свидетель: дерево с одним
Глазным порезом – только им
Я утвержден в своих пределах.
Не так же Правда ли дает
Сомненьям мутным укорот –
Недвижная, но всё при деле?

ЗАКРОЙ ОКНО

Закрой окно – и пусть молчат поля,
Пусть мечутся деревья в тишине.
Птиц все равно не будет, и земля
Поет не мне.

О, сколько голосов еще внутри
Меня застынет, будто в наказа…
Закрой окно, слух затвори – смотри
Во все глаза.

РВАНЬ СНЕГА

В углу двора – вот эта рвань.
(Обмылок света.)
Как бы дождем изжаленная ткань
Газеты.

Пыль угольная, грязный пот:
Петитом набран
Вчерашний новостной компот;
Точнее – навран.

СНЕЖНАЯ ПЫЛЬ

Тот вран, что с ветви
Внезапно взмыл,
Летучим светом
Меня омыл.

Был час постылым –
А стал простым.
Был день бескрылым,
А стал – ТАКИМ.

ПАСТБИЩЕ

Я лишь слегка почищу наш родник:
Листву пограблю; только постою,
Как чист – понаблюдаю на краю.
Я скоро. Тоже приходи.
Я за теленком только – и назад.
Он там стоит под мамкой, и одно,
Кажись, дыханье валит его с ног…
Я скоро. Тоже приходи.

МГНОВЕНЬЕ ДЛИТСЯ

«Что это было? – замер. – Темный лес –
И вдруг пятно белесое… Не призрак?»
(Да, в марте каждый зрительный каприз
приветствуешь как перемены признак.)

«Окстись, прими обетованный рай
во всем великолепии! Иначе –
вообрази: вперед апреля май
расцвел – день грянул среди ночи».

Мы постояли: впечатленный друг
Самообман берег нехитрый свой.
А после я признался: это бук,
С умершей не расставшийся листвой.

НЕ ВЗЯЛИ

Побудьте, говорят, пока вот тут,
Раз облажались, как вас там… понятно?
И вот мы прибираем свой закут,
Гадая: приплывут, но не спасут.
Или спасут. Но уплывут обратно.

ПАХАРЬ

Смеются: плуг – чтоб снег пахать…
Не в смысле – сеять или жать;
Тут горький, как бесплодье, грех:
Разделать землю под орех.

ВЕРНОСТЬ

Нет большей верности, чем сущий
Порядок меж волной и сушей:
Та век за веком набегает –
А эта знай себе считает.

ЖИВЕЙ НЕ ЛУЧШЕ, ЧЕМ МЕРТВЕЙ

Дождь ветру: «Не жалей!
Как смерть меня развей!»
И вот по клумбе он со всей
Так лупит мощи, что – ей-ей! –
Мертвей не хуже, чем живей…
Побуду-ка я с ней.

ПТАШКА

Летела бы, что ли, куда-нибудь, чем
Всю ночь верещать под окном ни о чем.

Ну, я шуганул ее, чтоб не пела,
Одним хлопком (веришь, накипело!);

А после подумал: чего это я? –
Будто под хвост угодила шлея…

И в целом: как-то неправильно вот
Так затыкать чьей-то песне рот.

СЛАДКАЯ БОЛЬ

Я песню нес, и чудотворный лес
Ее впитал гремучею листвой.
И ты пришла (мне это снится) – твой
У края леса образ, как порез,
Под кромкой веток чудился: не без
Помех, но полный нежности, живой.
Ты медлила: ступить ли внутрь, за мной…
Ты чуяла, что я уже не здесь.

«Пусть сам меня поищет, раз он так…
Пусть исправляет то, что натворил…»
Я в двух шагах стоял, но я хранил
Молчание как боль, как артефакт

Того, что вот, я рядом, и не след
Шуметь: мы здесь в той мере, что нас нет.

                                                      Перевод с английского Санджара Янышева


[1] См. также эссе «Фросту Фростово» (Новая Юность, № 5, 2020): http://newyouth.ru/upload/iblock/df2/7_%E2%84%96158_%D0%AF%D0%BD%D1%8B%D1%88%D0%B5%D0%B2.pdf

Предыдущие номера
2004
1
2005
2 1
2006
2 1
2007
4 3 2 1
2008
4 3 2 1
2009
4 3 2 1
2010
3 2 1
2011
3 2 1
2012
4 3 2 1
2013
4 3 2 1
2014
2 1
2015
4 3 2 1
2016
4 3 2 1
2017
4 3 2 1
2018
4 3 2 1
2019
4 3 2 1
2020
4 3 2 1
2021
4 3 2 1
2022
4 3 2 1
2023
4 3 2 1
2024
3 2 1
Предыдущие номера