Сказки Н-ского леса, м-ского лета

* * *
И не то чтоб длинно, как Калевала –
а чтобы облако погоревало.
Кто захочет — выйдет из облавы.
– Вот и все оно, желанье славы.
Жизнь прошла по кинозалам, по асфальту,
где-то с большей, где-то с меньшею фальшью.
Синий ветер пролетает над равниною,
над счастливою, над чистою Ириною.
А где была трава – слова зеленые,
а где была слеза – слова соленые.
Как ты песенку сложил
– так и жил.

ЛЮБОВЬ

…перебирая четки пустяков —
обмолвок, взглядов; мятых лепестков
замучив миллионы; от свиданий
страдая; год
из четырех углов
следившая,
                .и двух не молвившая слов…

* * *
Бог судья тебе: льешь на меня вар.
Жизнь провожу под твоей стеною.
Валяй, возводи свой ров и вал,
в бойницу следи за мною.

Это уже не обида, это – гнев.
Но предать тебя было бы – снять осаду.
Против тебя идут, подавая мне
стрелы – Зевс, Ра и Астарта!

Я так давно за тебя бьюсь –
в щит твоего неба, в стекло пустое
Может и вправду жизнь без тебя – есть?
Вдруг – я оставлю тебя в покое?

* * *
Вот что значит: «душ переселенье» –
в душу из души! Вот что веленье
значит сердца: сердцу моему
и уму – «постой, сейчас пойму!»

Сам себе истец иль настоятель –
дело темное. Но точно: постоялец
в еле поспевающей уже
задыхающейся – за тобой – душе,

верно, женской, и почти покорной.
В комнате остывшей и просторной
Чисто вымел – и исчез. В углу
книжка рваная и солнце на полу.

* * *
Уходи, уходи, улетай.
Я тебя не встревожу ничуть.
Это просто – оборванный край
неба
.          лег на железный путь.

.   Никого уже не обманет
«как-нибудь».
Провожавшему в горле станет
в город обратный путь.

.   Уплощается в перспективе,
упрощается даль.
Нам иронии не хватило –
вот печаль.

.   В воздухе – запах льда, и он
может тебя нести.
Летное поле – как ладонь
разжавшаяся: лети.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ С ОТГАДКОЙ

Слова, что слоны,
вереницею длинной
за сонными снами ушли,
и тихо цеплялись
к троллейбусным линиям,
и синие факелы жгли.

Трубили трамваи,
боками качая,
об обетованном депо.
И пахло Китаем
и байховым чаем
весеннего неба дупло.

И будто светало,
хотя не светало.
Хотелось забыться-уснуть.
Но света для этого
не хватало,
и штора завесила путь.

В рубашке мерцающей
ночь собеседница
сидела в ногах, босиком.
О ком бормотала,
умаявшись, лестница?
Ты знаешь прекрасно, о ком.

* * *
                    …Раздвижной и прижизненный дом
                                                      Мандельштам

И ночью показалось в душном поезде
о чем и вправду было не пора,
пока вокзал гремел в прологе повести,
отваливалась грубая кора.

И чередой в окне пошли строения,
оглядываясь, торопясь назад –
платформы освещенной повторения,
на тыщу верст раскинутый посад.

Не страшно мне решать, кроша, коверкая,
сегодня жизнь, как летний сон, легка.
Лети над спящим лесом, пока верхняя,
на длинные ночные облака.

На свете только свет, двойные линии
электропередач в окне пустом.
Я знаю жизнь. Она – стихотворение
под небом временным, в пространстве обжитом.

ДВЕ СМЕРТИ

Тьмою несметною лиственниц,
прячущих тень самолетную,
осенью сердце расширится —
чудное, мимолетное.

Только ведь падало, пряталось,
никло в Господних ладонях.
Вдруг возросло и расправилось,
смотрит в Его голубые,

в тот восходящий над золотом,
свет, обгорающий с края…
Радости полнится холодом
ломкая клетка грудная.

Ветки, что бросились под ноги,
листья, что просятся: за море! –
это ведь вы меня подняли,
сучья, что падают замертво.

* * *
Еще чуть-чуть – и я достану:
с утра на цыпочки привстану,
а к вечеру и дотянусь
до чуткой холки нежной елки,
иголки самой верхней, колкой,
себя внизу забыв, коснусь.

Все утро жалобы гармони,
и волновала на ладони
недлинной линии длина.
А к вечеру – как будто выше
себя самой, как будто с крыши –
дорога, дерево, луна.

Как будто ты уже на склоне
лет собственных. В пустом вагоне
остался, умный, в дураках.
В окне все так же – но иначе.
Кому сказать, что путь не начат
и силы прибыло в руках?