Самый чистый день

ПОЭТ КОНЦА ХХ ВЕКА

Вот, полюбуйтесь, тащится он,
поэт конца ХХ века.
Его заставили, освобождая руки,
выбросить букеты цветов и звёзды,
а изо рта выдернули
любовь, верность, очарование, красоту
и прочие кокетливые слова.
Вот, посмотрите, вышагивает он
в джинсе, в руке болтается сумка, полная пустых бутылок, и
тащится он к пункту приема стеклотары.
У него голова, набитая пессимизмом, да пустые карманы.
Его тошнит при чтении рифмованных стихов
и политических статей.
Он знает, что в реанимационном отделении огромной больницы века
доходит Поэзия, и он, и другие, ему подобные, люди
отчаянно пытаются вывести ее из клинической смерти.
Он и ему подобные – клоуны поэзии конца ХХ века.
Цирк умер! И Поэзия тоже умрет! –
своими зловонными глотками исходят хохотом миллионные города.
И он, провалившись в эту глотку, волочится по языку-улице и смотрит на то,
что ему всучили взамен звезд и роз:
трамвай, асфальт, канализация, бензин,
одноразовый шприц, трансформатор…
Вот из этой словесной рухляди он должен построить
«конструктор» поэзии.
Конец ХХ века…
Немного шансов родиться на свежем воздухе,
мало шансов родиться после полового акта,
случившегося после любви,
трудно родиться, обойдясь без кесарева сечения,
и не родиться без того, чтобы не укоряли тебя всю жизнь,
трудно родиться поэтом, так, чтобы тебя не обозвали шутом,
трудно родиться…
И он тоже был рожден в конвульсиях,
родился поэт-клоун.
Закинули в башку барахло этих новых словечек,
чтобы переплавить в каракули строк и
после пройти по ним, как по лезвию бритвы.
И вот он карабкается по вверх ведущей улице,
тащится к пункту сдачи стеклотары,
он, поэт конца двадцатого столетия,
набитый пессимизмом, а в руке сумка, полная опустошенных бутылок.

ОТВЕТЫ МОНАХА

1.

Отец Гавриил, правда ли, что мир – театр?
Ежели театр,
то Господь не режиссер, а обыкновенный осветитель,
который то солнце направляет на сцену,
то луну.

2.

Отец Гавриил, парашюты когда раскрываются?
Раскрываются, только
ежели рабочие парашютной фабрики
из-за того, что переутомились в лишнее рабочее время,
или из-за того, что им сократили зарплату,
не отводят душу в ругани, сшивая парашюты.

3.

Отец Гавриил, что это за процесс – кристаллизация?
Кристаллизация – это процесс,
которому всем сердцем радуются
и который полностью осознают
только дети и владельцы кондитерских магазинов,
торгующих сластями.

4.

Отец Гавриил, откуда взялась парфюмерия?
От мыслей про запах.
Человек думает обо всем.
Скажем, думает о звуке – и порождает радио и телефон.
О снеге думает – и создает лыжи.
Чего ж удивительного, если задумывается он и про запах?

5.

Отец Гавриил, почему все постепенно становится одноразовым?
Дабы стало несметно мусора и повергло в страх человека.
Но этого все же не происходит, вот и думаю,
что продукцию эту гонят, дабы мир упростить.
Что ни говори, но одноразовая тарелка куда лучше,
чем тарелка сервиза «Мадонна».

6.

Отец Гавриил, что лучше – мансарда или подвал?
Это еще что за вопрос?
Разве не ясно, что ни то, ни другое никуда не годится?
В землю раньше срока не лечь,
к небесам до поры не вознестись.
А мансарда и подвал порождают только иллюзии.

ЛЮБОВЬ

Подняться бы мне наверх,
кабы ты не была внизу.
Спуститься бы мне вниз,
кабы ты не была наверху.
Уж давно
ты сковала мои естественные
вертикальные движения,
и ничего не осталось мне,
кроме как передвигаться горизонтально –
для поверхности я, для поверхности.

* * *

Досмотрелся в окно до того,
что прямоугольник представился
самой совершенной формой, существующей на свете,
и даже занялся исправлением контура листьев,
но… вот появилась пташка,
и к ней прикоснуться уже не смог.

* * *

Голубой огонь уже вовсе не метафора.
Он превратился в кухонную реальность.
И, пока ты на газовой плите разогреваешь мне еду,
мои мысли – о прожилках цвета огня,
которые пробиваются на кистях твоих рук,
и этим я согреваюсь.

* * *

Взглянул в твои глаза и
увидел себя самого, уменьшенного.
Обратил взгляд ввысь, к звездам, и дошло:
и там должен был разглядеть самого себя,
но только выросшего в размерах.

САМЫЙ ЧИСТЫЙ ДЕНЬ

Она чувствовала, что только мебель нуждалась
в очистке от пыли во всем доме.
Я чувствовал, что движения и остановки
равномерно чередовались у меня,
словно дыхание.
Продукты сияли в холодильнике,
что маленькие солнца.
Телефон, как остро заточенный карандаш,
выводил на барабанах наших ушей

радующие сообщения.
Книги, вернувшиеся в свои кожи и
укрощенные, уже не кусались.
Каждое слово писалось начисто
и не требовало правки.

Она чувствовала, что только мне во всем доме
нужно было прочистить глаза от пыли.
Я чувствовал, что движения и остановки
перемежались у меня равномерно,
словно дыхание.

МАГНИТ

                                                                      Сабе

Из пальцев выскользнула последняя, еще дымящаяся сигарета.
Последние монеты просыпались из горсти
и неумолимо зазвякали по асфальту.
Выпала из руки бутылка молока и разбилась,
выпал ребенок, то плачущий, то смеющийся,
разбросались по земле
секунды поцелуев,
минуты раздумий,
годы труда…
Вывалились из руки телевизор, машина, дом,
выпали солнце и луна и растрескались…
Друзья и знакомцы выпрыгнули сами…
Сердце так зашевелилось – казалось,
что и оно задумало его покинуть…
Сжал кулаки, так не хотелось, чтобы и воздух выпал…
От бессилия едва держался на ногах,
того гляди и сам упадет,
словно последняя сигарета
или последняя затесавшаяся монетка.
И крик выпал из него, и не смог он крикнуть,
не смог до кого-то донести, что хотел сказать,
так и стоял, теряя остаток сил…
Последние едва слышимые слова мольбы
ронял на землю…
И вдруг осенило:
все-таки мог что-то единственное сберечь…
Пока не понял, что именно,
но сжатые кулаки стиснул еще сильнее –
«Не отпустить, не отпустить, не отпустить…» –
твердил самому себе и вздрагивал,
бессильно стискивая руки…
А на груди раскачивался крест…
Крест, который притягивал
разбросанные по земле предметы и существа…
Шея отяжелела…
Опустил взгляд…
Сигаретный бычок прилепился к кресту,
а с ним монеты и осколки молочной бутылки.
Тело младенца ощутил на груди,
понял, что постепенно возвращаются силы,
солнце, луна, всё…
Воздух, который удерживал в стиснутых кулаках,
отпустил,
выдохнул,
произнес:
«Спасибо, магнит!»

ПОЕЗД ЖИЗНИ

Пролетел день.
Обернись,
проводи взглядом:
уйма людей машет руками.

Пролетел месяц.
Обернись,
проводи взглядом:
из окон последнего вагона
лишь несколько человек машут платочками.

Вот и год пролетел.
Обернись еще раз,
проводи взглядом:
из последнего окна
кто-то кричит тебе всем отчаянием сердечным.

Жизнь пролетела.
В последний раз обернись,
проводи взглядом:
никто уже не прощается с тобой.

                               Перевод с грузинского Даниила Чкония