Родных наречий отлученный.

«Стихотворения»[1] – первое поэтическое избранное узбекского поэта, переводчика, эссеиста Санджара Янышева – включает тексты, написанные за 15 лет (1995–2010) и расположенные, по преимуществу, в обратной последовательности: от поздних к ранним.

Книга эта, на мой взгляд, – настоящий подарок для любителей поэзии (да не покажется это высказывание высокопарным). Хотя и уточню: не для всех. Для тех, кто способен эмоционально подключиться к билингвическому типу языкового мышления, воспринять «витиеватую вязь метафор» (выражение Марии Галиной, приведенное на обложке книги) и «свободу языковых сопряжений» (слова Владимира Губайловского), довольствоваться блестящей звуковой инструментовкой текстов – при некоторой их логической затемнкнности. Было бы верно оговорить и употребление слова «поэзия» – в метафорическом смысле, отождествляемом с изяществом изложения или красотой изображаемого.

В предисловии автор пишет: «Когда-то, еще в Ташкенте, я занимался музыкой. Потом музыки не стало, начались стихи, из чего можно сделать вывод, что это одно и то же». Первое, что бросается в глаза при чтении стихов, – их цикличность: большинство построены как сложные сонатно-симфонические композиции – с темповым и тональным расположением частей и соответствующими жанровыми аспектами. Характерная восточная напевность, музыкальность интонировки отличает стихи и на просодическом уровне. Если говорить не о композиционном строении, а о внутренней структуре – калейдоскопичность стихов, мгновенная фиксация впечатления, затем мгновенное разглядывание роднят поэзию Янышева скорее с фотографией. Нарезка кадров, подчеркнутая рядом быстро сменяющихся глаголов и парцеллированных конструкций, способствует воссозданию глобального замысла – Фотографии Времени.

Склеенные между собой и прокрученные на скорости 24 кадра/сек
эти статические уловки должны были явить
ФОТОГРАФИЮ ВРЕМЕНИ.
3,5–4 секунды, и вот вам:
жест, артикуляция, ужимка,
гримаса, мина, корча –
короче, жизнь как она есть, ничто иное.

Из такой концепции вырастает интересная теория времени как почти мандельштамовского «пучка смыслов» – точки, из которой расходятся разные лучи, находясь между собой в причудливом переплетении. Поэтический мир Янышева явлен в своем процессуальном движении и, следовательно, непостоянстве – поэт здесь выступает как фотограф, позволяющий наблюдателю проследить за своей работой. Процесс работы включает и свободу перевоплощений, и перемену измерений, и наблюдение за хрупким процессом перерождения.

И я слежу во все свои глаза
твоих суставов плавную работу;
как, точно в бездну хрупкая лоза,
спускается луна по пищеводу.
 
Я этой кожи тайный землемер.
Твоих ручьев и клеток летописец.

Лирическим «я» поэта-фотографа избран такой ракурс, что стихотворение смотрится одновременно как целое и как часть большого замысла (в одном из стихотворений так и заявляется: «И дней тех межеумочная птица/ Такую высь нашла, что посейчас/ Оттуда наши сны с тобой и лица/ Видны как ее целое и часть»). При рассмотрении с разных ракурсов получаются различными и изображения: так, одно из стихотворений 21-частного цикла построено на вариациях стиха «тебя мне не хватало», где новый смысл достигается то различием знаков препинания, то обусловленностью контекстом соседних строк.

…Потом, уткнувшись в брег,
ты юбкой подвязала
мой голос, этот бред
(тебя мне не хватало?)
 
и унесла туда,
где смерть переживала
тебя, меня – когда
тебя мне не хватало…
 

Такое рассмотрение с определенного ракурса грозит отсутствием лирического героя, заменой его на угол зрения (если использовать термин «лирический герой» в значении, впервые примененном Тыняновым по отношению к Блоку и осторожно оговоренном Лидией Гинзбург в работе «Проблема личности» как «человеческое лицо, подставляемое вместо своего литературного двойника», возникающее из «одновременного восприятия лирической личности и постулирования в самой жизни бытия его двойника»). Та же Гинзбург в своих записных книжках приводила высказывание Бориса Бухштаба: «Смолоду мы унаследовали от футуристов бессмысленное восприятие стихов. Смысл для нас результативен; он с легкостью рождается из любого сочетания любых слов; отсутствие же смысла, то есть семантический перерыв, простое непонимание слова проходит незамеченным». Впрочем, не отождествляя логический смысл и поэтический, признаем в случае с Янышевым эту видимую неясность не эстетической недостаточностью, а конструктивной особенностью восточной метафорики. Общий для эмигрантской литературы эффект перевода – со свойственными ему раздумчивостью, хаотичным желанием выговориться, порой создающими впечатление монологичной пробы языка на вкус, – не всегда доступен русскоязычному читателю.

Родных наречий отлученный,
Внимаю собственным речам.
 

«Свобода языковых сопряжений» такова, что зачастую не позволяет проследить логическую связь не только между строками, но и в пределах одного катрена, – однако это в полной мере компенсируется музыкальностью и пластичностью стихотворений. Программны в этом отношении стихотворения «Апология поэта» и «Тарантелла под водой». В первом – поэту дается право «камлать»:

Дрожащая тварь или право имеет,
Он чушь, он и порет, и чешет, и мелет,
Бормочет, камлает – о том, потому,
Что все человечное чуждо ему.
 

Во втором узнается аллюзия на ходасевичское «но звуки правдивее смысла,/ и слово сильнее всего»:

Звук живет раньше слов – в стихе,
в каждой косточке, пустяке…
 

«Сегодня у меня есть стойкое ощущение, что пройден определенный путь – дальше, несомненно, последует другой», – пишет Санджар Янышев в предисловии. Каков же этот путь? У Янышева, как уверяет Владимир Губайловский, есть «свобода синтаксиса, которая была только у раннего Пастернака». В стихах последних лет сбывается «предсказание», адресованное персонажу одного из стихотворений: «а затем обратится к свободно текущей прозе, называя ее верлибром». Поздний Пастернак, как мы помним, от силлаботоники не отказался, но перешел к прозаизированному стиху. Похожим путем идет и Янышев. Лирическому сюжету становится тесно в рамках традиционных ямбов и хореев, и тексты все больше тяготеют к верлибрической конструкции – по формальным признакам, – и к прозаическому нарративу – по внутренней структуре (неизменной остается их музыкальность). А от сюжетности – прямая дорога к лирической прозрачности и, будем надеяться, «неслыханной простоте».

[1] Cтихотворения. Санджар Янышев. М.: Арт Хаус медиа, 2010.