Поэзия с акцентом: опыт антологии

Вадим Муратханов: Андрей, Вас давно занимает тема существования поэта в межкультурном пространстве – Вы посвятили ей несколько эссе, которые недавно были объединены в отдельную книгу. Но как давно родилась идея собрать авторов, пишущих на неродном английском – по Вашему определению, «поэтов с акцентом» – под одной обложкой? Насколько долог был путь от рождения до реализации замысла такой антологии?

Андрей Грицман: Идея антологии “Stranger at Home” (или, по-русски, «Чужой дома: Антология американской поэзии с акцентом»[1]) родилась несколько лет назад, и связано это было с несколькими факторами. Прежде всего, за последние 10–20 лет в таком многокультурном и полифоническом городе, как Нью-Йорк, собралась некая необходимая «критическая масса» сильных и зрелых, или молодых и талантливых, авторов, для которых английский язык не является родным. Другими словами, появился прецедент, появилось «явление». Тогда же, порядка 10 лет назад, мне предложили вести серию поэтических чтений в популярном литературном и музыкальном клубе Нью-Йорка «Корнелия стрит кафе». Дело в том, что к этому времени там уже регулярно проходили чтения итальянских американских поэтов (то есть, американских поэтов итальянского происхождения), греческих американских поэтов, арабских американских поэтов и так далее, а вот русских американских поэтов – не было. Русским вообще свойственно тянуть в разные стороны и сидеть в своем окопе, пытаясь взорвать все вокруг себя, чтоб не мешало (но это так, к слову). Так вот, я начал серии русско-американской поэзии, приглашал и переводчиков, которые переводят русскую поэзию на английский или наоборот, и тех (очень немногих) поэтов, для которых родной язык – русский, а пишут они также и по-английски. Через короткое время я убедился, что к этой серии имеется большой интерес и у литераторов другого происхождения – румын, венгров, поляков, греков, китайцев и т.д. Все эти люди живут в Нью-Йорке, работают в разных местах – порой связанных с литературной деятельностью, порой нет – и пишут квалифицированно по-английски и стихи, и прозу. И вот тогда, через короткое время после начала этой серии, около 9 лет назад, появилась идея проводить межкультурные поэтические серии. Пожалуй, наибольшее количество представителей этой группы, пишущей на английском как не на родном языке, было из Восточной Европы. Это явление разрослось, серия наша стала популярной, и я, неожиданно для себя, очутился в центре этого явления. К тому же я и сам – представитель этого феномена, когда английский язык – неродной, но американская культура за многие годы (или даже десятки лет) пребывания здесь стала в большой степени своей, – вот тогда начинаешь свои стихи или прозу, написанные на родном языке, скажем, по-русски, не переводить на английский, чтобы было понятно американским «аборигенам», а писать на английском, потому что это становится естественным – это твоя жизнь, это все, что тебя окружает, и твое чувственное восприятие мира, изменившееся в связи с этим. Больше 20 лет назад, когда я начал писать по-английски, я воспринимал это как какие-то интересные эксперименты, хотя мне сразу показалось, что я это делаю всерьез. Но скоро стало ясно, что это важное дело, что это часть моего призвания, это абсолютно необходимый, естественный и органичный для меня способ выражения себя – если хотите, исповедь души на двух языках, русском и английском. Вот тогда этот проект стал для меня абсолютно естественным и, в какой-то степени, необходимым. Здесь важно упомянуть и еще один факт: Америка, по определению, с самого своего начала, в принципе, была и является страной иммигрантов, и здесь постоянно происходит вливание представителей разнообразных культур, очень мощных, очень древних и ярких. Английский язык, разумеется, является естественным, родным для большинства людей, которые здесь живут, но также, в какой-то степени, для многих он является тем, что называется lingo franca. Дело в том, что многие люди, которые считают себя – и являются – американцами и знают только английский язык, тем не менее, если разобраться в их семейной ситуации, имеют дедушку, бабушку, а то и родителей, говорящих по-английски с акцентом. Людей, семьи которых многие поколения живут в Америке, в пропорциональном отношении очень мало, так что это действительно страна иммигрантов, которую иногда называют «плавильный котел». Поэтому в какой-то крайней, экстремальной форме этот проект является естественным продолжением всей концепции, всей линии развития американской культуры.

В.М.: Кого из авторов книги Вы могли бы отметить в первую очередь? Без кого она была бы явно неполна?

А.Г.: На этот вопрос ответить сложно. Разумеется, в антологии “Stranger at Home” есть и авторы с именами, с многими книгами,   и молодые поэты. Конечно, она была бы не полна без любого автора этой книги – ведь никогда не знаешь: возможно, молодые участники (например, Юлия Истомина, Илья Бернштейн и другие) – это яркие представители будущего американской поэзии. Необходимо сказать, что в данную антологию, которая является уникальным экспериментом, попали далеко не все, кто пишет по-английски или кто перевел свои стихи. Параметры были поставлены достаточно жестко, и мы это широко объявляли в различных профессиональных писательских изданиях Соединенных Штатов. Это должны были быть авторы, у которых имеется значительный список публикаций оригинальных стихов по-английски в англоязычных, предпочтительно американских, журналах или антологиях; это не должны быть переводы (даже самопереводы), а только оригинальные произведения, написанные по-английски. И должен сказать, что даже при этих условиях мы отобрали только 35–40 процентов стихов, присланных поэтами, которые публикуются и имеют какой-то профессиональный статус. Кроме того, у каждого из этих авторов четырьмя-пятью редакторами был проведен строгий отбор стихов к публикации в нашей антологии. Поэтому получилась довольно странная, необычная картина – например, у какого-нибудь молодого поэта может быть опубликовано 6–7 стихотворений, а у маститого автора, получившего литературные премии, – одно или два. Таково было субъективное мнение и коллективное решение редакторов. Основная идея была в том, чтобы в этой книге была хорошая поэзия – не просто интересный музейный экспонат, а живые, настоящие стихи, отражающие новую, необычную страницу американской поэзии.

В.М.: Есть ли среди авторов антологии фигуры, востребованные в масштабах современной американской литературы, то есть сопоставимые с Набоковым и Бродским? Или же по большей части участники этого проекта интересны для других «поэтов с акцентом» в качестве, по Вашему выражению, «мандельштамовских собеседников» – то есть поэтов, испытывающих те же трудности при освоении нового языкового пространства, нащупывающих сходные художественные методы и эффекты путем наложения одной картины мира на другую? Конкретизирую: в какой мере Ваша антология обращена к широкой англоязычной аудитории в Штатах? Не является ли эта поэзия прежде всего «поэзией для иммигрантов»?

А.Г.: В Вашем вопросе заключены, пожалуй, два или три вопроса. Первое: «есть ли среди авторов антологии фигуры, востребованные в масштабах современной американской литературы, то есть сопоставимые с Набоковым и Бродским?» По той ситуации, в которой находятся авторы этой антологии, по международному звучанию, таких фигур нет. Однако, с моей точки зрения, это абсолютно не является недостатком или проблемой. Во-первых, потому, что в настоящее время таких фигур, по-моему, просто не существует (во всяком случае, во вселенной русской литературы и русского языка). Я совсем не имею в виду, что авторы измельчали и среди них нет очень крупных, но здесь, как говорится, время покажет. Сейчас имеется большая группа талантливых, или очень больших, писателей, а кто там будет считаться великим, или гением, – пока неясно. Хочу напомнить, кстати, что, если говорить о формальностях – например, об этих всем надоевших премиях, которые так популярны сейчас в России, – то Набоков так никогда Нобелевскую премию и не получил, и вообще не помню, получал ли он какие-либо премии. Так что, с моей точки зрения, это просто не имеет никакого значения – наличие или отсутствие фигуры, как говорится, «больше жизни», в какой-либо антологии (в частности, в нашей). Тем не менее в ней есть несколько очень известных, состоявшихся авторов, с огромным поэтическим багажом. Величие автора – это не только качество его стихотворений или умение писать прозу. Это еще, во-первых, выбор судьбы (как говорил Бродский об Ахматовой, «величие замысла»), а во-вторых, обстоятельства, которые сложились и дали проявиться этому величию замысла. Так вот, в данной антологии есть несколько крупных имен: например, Нина Касьян, знаменитый европейский поэт, в свое время – большой друг Пола Целана, которая много лет пишет великолепную поэзию на румынском, ее родном яыке, а не так давно стала писать и на английском. Андрей Кодреску, очень известный в Америке персонаж, – поэт румынский, американский, издатель и т.д. Эрик Гамалинда, крупнейший филиппинский прозаик и поэт, который очень активно участвовал в нашей антологии и вообще во всех программах, связанных с межкультурными поэтическими чтениями. Из более молодых – такой автор, как Илья Каминский, русского происхожденияя, родом из Одессы, приехал ребенком и пишет только по-английски. Для меня лично его поэзия неоднозначна, тем не менее он считается восходящей звездой на современном небосклоне американской поэзии, получил крупную премию и т.д.

Теперь – ответ на другую часть Вашего вопроса, по поводу «мандельштамовских собеседников», то есть, поэтов, испытывающих те же трудности при освоении нового языкового пространства. Это Вы очень хорошо сформулировали, Вадим, и это замечательно, потому что именно в этом заключается крайне важная функция данного издания, данной антологии и данного проекта в целом. Однако данный проект, частью которого является антология «Чужой дома», представляет интерес отнюдь не только для кругов имммигрантов, пытающихся адаптироваться к американской культуре, но – понимают они это или нет (большинство, кстати, понимает) – и для самой американской культуры, современной американской литературы и поэзии. Дело заключается в том, что это талантливые авторы, которые пишут талантливые стихи на грамматически и синтаксически правильном современном английском американском языке (естественно, свободное владение английским – условие необходимое), но интонация у них несколько другая, видение и восприятие мира – та самая sensibility – несколько другие. Поэтому интерес к этому постепенно нарастает. В последнее время появляется все больше семинаров, фестивалей и т.д. (в некоторых я участвовал), которые подчеркивают интерес именно к данному явлению — так называемому мультикультуризму, или межкультурному творчеству в современной Америке. Что касается вопроса, к кому обращены подобные издания: на современном Западе вообще, а особенно в Соединенных Штатах, такой вид искусства, как поэзия, вообще никогда не был обращен к широким массам. В России пока ситуация несколько другая, хотя, мне кажется, и там поэзия также становится феноменом, обращенным только к тем людям, которые или сами пишут, или как-то с этим связаны. Другое дело, что таких людей довольно много. В Америке это особенно ярко выражено, поскольку здесь эта система структурировалась, образовалась довольно давно, имеются университеты, колледжи, где изучается литературное творчество. Действуют кружки, семинары и т.д. Например, знаменитое, «широко» известное издание “Best American Poetry” («Лучшая американская поэзия»), основателем и редактором которого является мой дорогой друг Давид Лиман, тоже обращено прежде всего к «широким массам» поэтов, пишущих людей и т.д., а не к широким массам водителей грузовиков, заправщиков машин на бензоколонках, или даже школьных учителей. Не надо забывать, тем не менее, что круг людей, которые сами пишут и поэтому проявляют интерес к подобным изданиям, достаточно широк. Абсолютно непонятно, зачем нужно оценивать популярность поэтических сборников мерками концерта рок-музыки, или выставки импрессионистов. Это просто разные формы искусства, и незачем их сравнивать.

В.М.: Прыжок с какого языка в американский английский наиболее плодотворен для поэта-иммигранта, если исходить из материала антологии? Можно ли говорить, что выходцы из каких-то стран легче и плодотворней адаптируются в американской литературе, чем выходцы из других?

А.Г.: Я думаю, что это зависит прежде всего от конкретного автора, обладающего теми или иными способностями к адаптации, к восприятию другого языка, другой культуры. Есть, однако, два фактора, которые могут играть роль в этой адаптации: первое – это свойство языка: вероятно, тем, у кого родной язык немецкий, французский или, скажем, голландский, легче изучить английский язык и говорить по-английски правильно, в смысле артикуляции и интонации. Второй важный фактор – это просто значимость истории и культуры его родины в современной Америке. Например, я говорю об испаноязычной, латиноамериканской культуре. Это – наиболее многочисленное из национальных «меньшинств» Соединенных Штатов: миллионы людей говорят по-испански, и во многих общественных местах объявления написаны по-английски и по-испански, и в некоторых учреждениях – в банках, например, – обычно предлагается выбор: вести разговор по-английски или по-испански. То есть испанский практически стал вторым официальным языком. Так что здесь речь идет не о том, что испаноязычным людям легче выучить английский и начать писать по-английски, а о том, что их культура естественно влилась в современную американскую культуру. Ведь когда мы говорим о создании художественных произведений, в частности стихов, по-английски, мы подразумеваем не только использование оперативного языка, но и принадлежность к культуре. Никакого сомнения нет, что испаноязычному человеку, приехавшему в Америку, даже если он здесь не родился, и попавшему в среду своих соотечественников, которые говорят на том же языке, будет легче адаптироваться к американской культуре. И, если это человек пишущий, легче начать писать по-английски.

В.М.: Не кажется ли Вам, что поэты-билингвы, то есть носители двух языков – английского и второго, иностранного, – с младых ногтей в силу своего происхождения, воспитания в двуязычной среде находятся в другой весовой категории по отношению к поэтам-иммигрантам, начавшим в зрелом возрасте вживать свой поэтический голос в англоязычную почву? Проведена ли между этими категориями авторов Вашей антологии какая-то граница – на уровне рубрикации либо комментариев от составителя? Или же здесь, на Ваш взгляд, не существует жесткого деления на категории?

А.Г.: В нашей антологии, и вообще во всем проекте «Межкультурная поэтическая серия», никакого специального разделения на категории естественных билингов, т.е., носителей двух языков, и людей вроде меня, которые приехали в достаточно зрелом возрасте и начали писать по-английски, мы не проводили. Никакой специальной рубрикации и комментариев от составителя на эту тему мы не делали. Причина заключается в том, что значение имеет, в основном, талант автора и оригинальность его творчества, а не формальное происхождение. Любопытно, что довольно много авторов, начавших писать по-английски в зрелом возрасте, являются преподавателями так называемого creative writing (писательского мастерства) на факультетах американской литературы, писательских факультетах и т.д. То есть они учат молодое поколение будущих американских писателей писать стихи и прозу на американском английском. Вот Вам ответ на этот вопрос.

Разумеется, восприятие мира, оттенок культуры автора может быть другой, в зависимости от того, где прошли его или ее молодые годы. Именно поэтому я и просил всех авторов, кто хотел участвовать в антологии, написать такой личный комментарий, где в очень свободной и, желательно, поэтическо-прозаической форме были бы изложены их соображения – почему он или она начали писать по-английски, каково влияние родной культуры на англоязычное творчество, и т.д. Комментарии каждого автора были помещены перед его или ее стихами. Получилось крайне интересно. Здесь, кстати, обязательно надо сделать ссылку на журнал «Арион», где опубликовано мое эссе «Поэзия “с акцентом”», в котором я цитирую довольно много вот этих личных комментариев. Они дают представление о той «питательной среде», которую они получили в детстве в своей родной стране и которую их талант использует для создания художественных произведений. Или, как в моем случае, о чем я пишу во вводном к антологии эссе, – для меня английский, естественно, второй язык, который я выучил, когда мне было около 30, но потом понял, что для меня естественно писать по-английски, потому что это наиболее емко, четко и правильно выражает мое состояние, характеризует мое мироощущение в Соединенных Штатах.

Еще не забывайте, что, например, два автора могли приехать – один из Китая, а другой из Румынии или Южной Америки. Здесь, наверно, гораздо большая разница по культурному происхождению, чем между людьми, приехавшими из России в разном возрасте и выучили английский в разные периоды своей жизни. Между китайцем, например, и южноамериканцем или европейцем – гигантская пропасть в философии жизни, в культурном багаже и т.д., и все это выражается в англоязычной поэзии, которую они создают. Вот это-то, мне кажется, наиболее интересно.

В.М.: Насколько можно понять из Вашей статьи «Поэзия “с акцентом”», опубликованной во 2-м номере за 2008 год в журнале «Арион», Вы не проводите аналогий между американцами, пишущими на неродном английском, и пишущими на русском выходцами из стран СНГ? В чем, на Ваш взгляд, принципиальная разница между ними?

А.Г.: Разница между американцами-иммигрантами, пишущими на неродном английском, и пишущими на русском языке выходцами из стран СНГ (так называемая «ближняя диаспора»), с моей точки зрения, очень большая и принципиальная. Дело в том, что пришельцы из других стран иммигрировали в Америку, адаптировались к новой культуре, изучили язык, стали жить здесь своей новой жизнью, и она находит отражение в их произведениях. Это, скорее, положительный, поступательный процесс, нарастание чего-то, и отношения таких авторов с их новой культурой, новой средой, в каком-то смысле, органичны: новый автор пытается найти свою новую жизнь, адаптироваться к ней. Это одна из причин того, что такие авторы пишут на неродном языке: он стал языком их реальной, сегодняшней жизни. С моей точки зрения, ситуация с выходцами из стран СНГ (ближнее зарубежье), пишущими на русском, совершенно иная. Вне зависимости от национального происхождения, записанного в паспорте, у русскоязычного автора, который живет и работает в Узбекистане, Таджикистане или, скажем, в Латвии, это совсем другое – это люди, которые выросли на русской культуре в бывших советских республиках и которые продолжают оставаться авторами этой культуры, активными ее участниками и, в какой-то степени, ее агентами в другой среде.

В.М.: По выражению одного из авторов книги, Кармен Фиран, «можно писать стихи на иностранном языке только тогда, когда ты видишь на нем сны». Поделитесь своим опытом написания стихов на английском: на какой год жизни в Америке Вы написали первое англоязычное стихотворение? Необходимо ли для этого думать или видеть сны на английском?

А.Г.: Я сначала отвечу на вторую часть Вашего вопроса. Меня много раз спрашивали, на каком языке я вижу сны, и говорили, что нужно начать видеть сны на английском, чтобы начать писать на английском, и т.д. Я много на эту тему думал и даже проводил кое-какие эксперименты, типа «драматической медицины», над самим собой, вспоминая, на каком языке я вижу сны, – и понял, что я ни на каком языке сны не вижу. Это какой-то другой, отдаленный, премордиальный язык. Язык, что ли, просто ощущения, инфра- или ультразвук, не знаю. Часто в моих снах люди разговаривают; нередко это могут быть какие-то люди, которые присутствовали или присутствуют в моей жизни, как русскоязычной, так и англоязычной, – во всяком случае, они друг друга понимают, и я их понимаю. Поэтому, здесь речь идет о том, что существует какой-то «подъязык». У меня есть подозрение, красивое такое и симпатичное, что, может быть, как раз это тот самый «праязык», когда люди друг друга понимают, который является основным генетическим стержневым языком поэзии, то есть языком души, и уже потом конкретно используется тот или иной современный язык для выражения стихами. Вот такой ответ на этот вопрос. То есть я думаю, что ни на каком языке я стихов не вижу; это происходит на каком-то еще другом, третьем языке.

Что касается моего опыта писания стихов на английском – это произошло абсолютно случайно, неожиданно, больше двадцати лет назад. Я разговаривал с человеком – носителем американского английского языка, у нас были достаточно близкие отношения, возник какой-то спор, и, как часто бывает в моей жизни, я понял, что могу ответить только стихотворением на этот спор, для того, чтобы показать свою точку зрения. Это, ксати говоря, частый прием, который я применяю, просто это моя особенность: я не очень-то умею логически, разумно, последовательно что-то объяснить, но непрямым, метафорическим путем – могу. Это мне, кажется, удается. Вот, и тогда я просто понял, что мне естественнее было бы продолжить этот разговор и выразить то, что я хотел сказать, на английском языке, то есть, на языке разговора, на языке спора. И мне это очень понравилось, более того, я почувствовал какую-то афинность, близость к звуку – то, что можно сделать со строчками, со стихами английским языком. Английский является более жестким, менее инфлективным, чем русский, менее подразумевающим, менее сослагательным. Поэтому в нем естественнее получается, например, свободный стих, верлибр – потому что там имеется своя, заданная, более жесткая структура просто из-за звучания языка, из-за германского происхождения этого языка. Поскольку у меня, как мне кажется, хороший слух на язык, и мне очень нравится быть «войер», в смысле наблюдения за культурой, за обычаями, особенностями людей, мне стало страшно интересно изучать Америку таким образом, то есть подмечать какие-то явления культуры. У меня есть целая серия стихов, связанных с разными областями, с разными городами Америки – в частности, как там говорят, и т.д. И для меня открылся совершенно новый мир, потому что я почувствовал, что, используя особенности английского языка, особенно в его американском звучании, я могу сказать что-то еще, что появится какой-то еще новый звук, новая интонация, которой трудно добиться в русском языке. Разумеется, русский язык тоже бесконечен для поэзии, и я, кстати говоря, категорически отрицаю все эти упаднические выкрики по поводу того, что все уже написано, после Бродского уже ничего нельзя писать, и т.д. Это, естественно, полная чушь. Мандельштам сказал: «Не сравнивай, живущий несравним». Стихи – это не литература, это – извините за высокопарность – исповедь души, и поэтому, если личность интересная, достаточно крупная и душе есть, что сказать, и автору есть, что сказать о себе, о своей жизни и об окружающей жизни, то здесь возможности абсолютно неисчерпаемы. Это понятно, я много писал об этом, и мы это много раз обсуждали. Что интересно здесь – это то, что, если правильно использовать оперативный поэтический язык, то, для меня лично, американский английский язык дает дополнительные возможности выражения себя, своей души в несколько другом звуке, с несколько другой интонацией.

[1] Stranger at Home: American Poetry with an Accent. New York: Numina Press, 2008.