Памяти Александра Еременко

Игорь Иртеньев
Игорь Иртеньев родился в 1947 году в Москве. Окончил Ленинградский институт киноинженеров и Высшие театральные курсы. Автор более чем 20 книг стихов. Публикации в журналах «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», «Арион», «Интерпоэзия» и др. Живет в Москве и Кармиэле (Израиль).

Буквально за несколько дней до наступления нового 2020 года я специально прилетел из Израиля в Москву, чтобы успеть проститься с Еремой и сказать ему то, что не успел раньше. А именно, что он, Александр Еременко, единственный из живых поэтов, чье влияние я испытал, и что без знакомства с его стихами я вряд ли стал бы тем, кем стал. Я знал, что он совсем плох, находится под сильными обезболивающими в постоянной полудреме и едва ли меня узнает.

Хоспис, в котором он лежал, в двух шагах от метро «Фрунзенская», я нашел без труда, пропустили меня туда даже не попросив документа, и сама тамошняя обстановка никак на психику не давила. Больше всего это напоминало дорогой санаторий без бьющей в глаза безвкусной роскоши. В палате его не оказалось, мне объяснили, что он, скорее всего, сидит где-то у входа. Я вернулся, увидел сидящего в кресле исхудавшего, обросшего человека с бородой, кого-то мне напоминавшего, и понял, что просто его не узнал. Мы пошли в палату и проговорили, почти час. Говорил, в основном, я, ему это явно стоило больших усилий. Рассказывал об общих друзьях, вспоминал какие-то смешные случаи, а он, в основном, улыбался, кивал и отделывался короткими фразами. Потом извинился, объяснил, что устал, и мы попрощались.

В начале 2020-го Женя Бунимович, который через директора этого хосписа, великую подвижницу Нюту Федермессер, Ерему туда устроил, сказал, что жена забрала его домой. А 25 октября того же года, в день его юбилея, по зуму прошло его чествование, и наш Ерема принимал этот парад. Откуда он, смертельно больной, черпал эту фантастическую, неиссякающую жизненную силу, одному Богу известно – может, и вправду он есть, кто его знает. Но факт остается фактом, земной свой путь Александр Еременко завершил 21 июня 2021 года.

Я, вообще-то, скорее, агностик, праздные разговоры о том, что все хорошие люди собираются там за одним столом и бухают в свое удовольствие, не вызывают у меня особого доверия. Самойловское определение тамошнего мира «тьма без времени и воли» как-то больше соответствует моим ожиданиям, и то обстоятельство, что в возрасте одного года меня крестили, особого значения не имеет. Ерема, кстати, был убежденный буддист, и это не являлось легковесной данью моде. Он вообще был чрезвычайно образован и прочел, в отличие от меня, кучу всевозможных умных книг. Место его рождения, деревня Гоношиха Алтайского края (одно название чего стоит!), вовсе не является свидетельством его посконности и принадлежности к глубинному народу – сестра, например, как недавно выяснилось, живет, на минуточку, в Кембридже. Сам он появился в Москве в начале 70-х, отслужив три года на флоте, и поступил на заочное отделение Литинститута. Диплом, правда, не получил, не сдав госэкзамен по научному коммунизму. И то сказать, где поэт и где теперь тот научный коммунизм.

В 1992 году мы были с ним на фестивале в Сан-Франциско, там я, кстати, встретил свою первую школьную любовь Таню Романову. Кто смотрел пролежавший четверть века на полке фильм Михаила Калика «Любить», может быть, вспомнит: у нее там бессловесная роль в финальном кадре – просто курит и все. Если не ошибаюсь, Левитанский назвал ее лицом 60-х. Вернемся, однако, к Ереме. Преподававший в это время в университете Юджина (штат Орегон) Ефим Григорьевич Эткинд пригласил меня к себе в гости, обещав оплатить дорогу и выступление перед студентами. Живущая в этот момент в Сан-Франциско моя знакомая посадила меня на автобус, а когда через четыре дня я вернулся, меня пришел встречать Ерема, о чем мы никак не договаривались, просто еще один штрих к его удивительному портрету, главными чертами которого были благородство и удивительная свобода. Он неожиданно появлялся на литературных вечерах, стоял в дверях и так же неожиданно исчезал.

Где-то к середине 90-х почти перестал писать и публиковаться. В последние годы порой звонил мне, сильно поддатый, и я слышал в трубке знакомый глухой голос: «Говорит старший матрос Еременко», – после чего он читал какую-то рифмованную ерунду на политические темы. Журнал «Знамя», в лице тамошней завотделом поэзии, оказал ему медвежью услугу, опубликовав совершенно беспомощную подборку.

Саша, я сейчас далеко и не смогу попрощаться с тобой, так же как не смог попрощаться с еще одним моим любимым Сашей – Кабаковым. Спасибо вам обоим за то, что были в моей жизни. Надеюсь, что благодарная память о вас покинет меня еще не скоро.

* * *
Приговоренный к низшей мере,
Стремясь к ничтожному нулю,
Я ни во что уже не верю
И никого уж не люблю.
А ведь когда-то было – верил
И даже, помнится, любил,
И в женщин взор свой страстный перил,
И на столе чечетку бил.
Гулял как падла по буфету,
Пуляя пробки в потолок,
Однажды, помню, марафету
Мне Блок в «Собаку» приволок.
И, пьяных слез не вытирая,
Мы в предрассветной сизой мгле
Блаженство испытали рая,
Зизи купая в божоле.
А как мы с Анненским напились,
Хоть он до этого ни-ни,
А как с Ахматовой сцепились
За том потрепанный Парни.
Ну что тут скажешь? Были люди,
Не то что нынешняя шваль.
Я вспоминаю, как о чуде,
О них сквозь черную вуаль.
Где грезофарсы? Где фиакры?
Где песни нежных лорелей?
Одни сплошные симулякры
Толпою прут из всех щелей.
Филологическая перхоть
Сегодня встала у руля.
А ей, чем дискурсами перхать,
Поэтов надо б короля
Избрать, как мы тогда Ерему,
Который, не гляди, что пьян,
Но сквозь бухую полудрему
Проник в загадку инь и ян.
Пришел к конечному итогу,
Мух обособив от котлет,
И, запахнувшись гордо в тогу,
Замолк на долгих двадцать лет.
Постиг он главный принцип дзена
Умом, заточенным как нож:
«Мысль несказанная бесценна,
Мысль изреченная есть ложь».
Но не питай иллюзий, Саша:
Народ до дзена не дорос.
Им эта по фигу параша,
Им этот по херу мороз.
…Тут заглянул на днях в ОГИ я,
Стремясь найти себе приют,
Так там настолько все другие,
Что даже баб своих не бьют.
                                               2013

* * *
На Павелецкой-радиальной
Средь ионических колонн
Стоял мужчина идеальный
И пил тройной одеколон.
Он был заниженного роста,
С лицом, похожим на кремень,
Одет решительно и просто —
Трусы,
Галоши
И ремень.
В нем все значение имело,
Допрежь неведомое мне,
А где-то музыка гремела
И дети падали во сне.
А он стоял
Мужского рода,
В своем единственном числе,
И непредвзятая свобода
Горела на его челе.
                                  1991

Предыдущие номера
2005
2
2006
2 1
2007
4 3 2 1
2008
4 3 2 1
2009
4 3 2 1
2010
3 2 1
2011
3 2 1
2012
4 3 2 1
2013
4 3 2 1
2014
2 1
2015
4 3 2 1
2016
4 3 2 1
2017
4 3 2 1
2018
4 3 2 1
2019
4 3 2 1
2020
4 3 2 1
2021
4 3 2 1
2022
4 3 2 1
2023
4 3 2 1
2024
1
Предыдущие номера