ОТ РЕДАКЦИИ

Любой литературный журнал – это община, клуб, гостиная (кухня). Основная идея данного издания заключается не столько в попытке оформления нового направления или в трансатлантическом культуртрегерстве, сколько в создании поэтической площадки в эфире (место для курения, но не фимиама). Место живого обмена чрезвычайно разных художников, достижение какого-то взаимного понимания между поэтами, работающими в разных географических, социальных и языковых условиях. А свято место пусто не бывает.

Порой задается вопрос, является ли американский поэт тем же существом, что и русский. А также итальянский, румынский и т.д. По-видимому, особый способ чувствовать и слышать мир от родного языка не зависит. Поэзия автономна и лишь использует обязательный эмоциональный конфликт художника с окружающим миром как питательную среду для кристаллизации «подслушанного» звука. Вот и попытаемся сравнить наши впечатления. Попробуем отделить пшеницу от плевел, живые стихи от буйнорастущих ярко-зеленых сорняков, от мастерской, но фанерно раскрашенной версификации.

Что же является критерием настоящего живого? Думается, что это естественный стимул создания стихового текста, то есть предсуществующий звук, уловленный автором. Уловленный только потому, что силовое, звуковое поле (пе-ре-стук эк-лек-трич-ки, выкрики продавца хот-догов, пауза-тишина в уличном шуме) в воздухе, которым художник дышит, совпали на какой-то момент (о, этот желанный короткий момент!) с внутренней готовностью, зрелостью автора для новой вещи.

Поэт – это снайпер, лежащий в кустах жизни («пока не требует поэта…») и полуавтоматически (но с одним патроном) ждущий появления мишени, которая может оказаться и похмельной фантазией («но пораженья от победы…»), чтобы один раз выстрелить. Дальше уже идет мастерская, удовольствие, устранение дребезжания, подгонка. Само поэтическое ожидание в лопухах буден – не удовольствие, а, скорее, обреченность, и порой оно длительное и болезненное.

.

Не все тексты мы планируем помещать на двух языках. Лучше без перевода, чем с дежурным, подстрочным переводом. Однако, если кого-то из читателей-авторов опубликованное произведение затронет и, благодаря этому, появится интересный текст (или как перевод, или как самостоятельное произведение на ту же тему), мы будем рады поместить его на страницах «Интерпоэзии».

«Интерпоэзии» не является русским «эмигрантским изданием» на двух языках. Тем не менее, для нас представляет особый интерес феномен русской поэзии зарубежья, то есть творчества вне нативной культуры. Мы надеемся, что данный журнал может помочь авторам русской диаспоры высказаться. Как уже было упомянуто, любое издание – это община авторов, связанных порой эстетикой, порой судьбой или позицией и т.п.

И хотя мы не предполагаем накладывать никаких ограничений, все же пристально вглядываемся в малоразличимые вдалеке облики авторов вне ярких огней Москвы и Петербурга, то есть находящихся как бы на периферии пресловутого литературно-премиального процесса.

То же относится к американским стихотворцам. Мы в меньшей степени заинтересованы заполучить продукт «раскрученных» лауреатов, но, скорее, в поддержании разговора с отличными сильными авторами, которые все еще борются с рeдакционным истеблишментом на общих основаниях.

Некоторые из нас, переместившихся из разных концов мира в Америку, продолжая писать на родном языке, стали изливать теряющую ориентацию душу по-английски. Хотя и с некоторым запозданием, вслед за движением тела и «перемещением лиц» происходит и перемещение душ. Это перемещение происходит не столько в стратосферу другой культуры, сколько в межкультурное пространство. Вот в этом пространстве мы и предполагаем зависнуть, запутавших в интерной сети трансатлантических проводов. Так сказать, закончились проводы – остались провода. То есть мы говорим о феномене авторов, создающих стихи на не родном английском языке.

Но все же главным нашим критерием является ощущение живого пульса стиха, остальное вторично. Субъективно? Ну да. Но речь-то идет о стихах. Как говорит Нина Кассиан, «поэзия – это зыбучие пески».

Одни пишут временную летопись, другие – летопись времени. Мы говорим о летописи вздоха, мгновения, которое, как известно, «не столь прекрасно, сколь неповторимо», как, в общем, и сами стихи.

«Летопись вздоха – глухой разговор: вяжется незаметный узор, зреет неизмеримое зренье. Мягко шуршит оседающий кров. Спящею кошкой прошлое дышит. Если прислушаешься, услышишь тихий янтарь застывающих слов».