Недалеко от МКАДА

* * *
вроде лавстори в лучах заката
[где-то недалеко от МКАДа,
ежели верить]… а время года –
вроде, зима, февраль…
в глотке – джинтоник, в клешне – половник,
втуне – титаник, совне – клоповник,
сопротивляющийся любовник…
палево. пастораль.

в зеркале – Леда в преклонных летах
да ухмыляющийся вослед их
автопортрет в дорогих штиблетах…
а ковырнуть как след
блеф бутафора и будуара –
в кадре нет-нет – и сверкнет тиара,
вспыхнет порфира… другая пара
сядет в кабриолет…

* * *
в этой позе [в какой усыпили]
и расслабься, без шума и пыли
в триумфальном бреду баю-бая
мировую байду огибая

все ее бельэтажи, партеры
ни тряся арматуры, ни терры
лишней влагою не обливая –
стороной теневой проплывая

мимо шняги всемирного шмона
мимо терема и соломона
универсума сонною цацкой
белой цаплей, царицкою савской

в личном трюме, в тюрьме колыбельной,
помавая корме корабельной,
мимо сторожа и антуража
во хрустальном гробу игноража

* * *
рыдала у аптеки на бордюре,
рыдала у фонтана на скамье,
в трамвайном парке, в ведомственном сквере,
в безлюдном кинозале и в фойе,

у банкомата и у магазина
[арбат-престиж, а может быть рамстор]…
молчать, гусары! глохни, мнемозина!
забейте, участковый инспектор!

эх, знать бы, господа, что так бывает,
когда с утра пускаешься в отрыв…
что хванчкара, бывает, пробивает,
в неведомое двери приоткрыв…

где, с царственно синеющей ланитой,
среди онтологических руин,
глядишь, и ты проснешься знаменитой
[на весь микрорайон]

* * *
…допустим: зеркало. представим:
собой любующийся бог.
он самостиен и кристален,
он пианист и педагог.

и где-то около, вестимо, –
непревзойденная она –
как доброта, необратима,
как мука, неутолена…

его планида неземная,
его хронический игнор
[как это водится, минуя
ее осенний эльсинор]…

его всесильные перроны,
универсальная рельса…
ее редеющие кроны,
рыдающие небеса…

ЛЕНЕ ЛАПШИНОЙ

1.

так и брести в рассеянности праздной
[переиграть – и думать не моги],
вдоль рабицы ее однообразной
наматывая бодрые круги,

фиксируя слезящеюся склерой
[раз ничего иного не дано] –
как некой навороченной фанерой
ее нерукотворное рено

над вековою нежитью тенет,
посверкивая фарами, промчится,
а сотовый заманчиво мигнет,
но промолчит, и чуда не случится,

как будто бы еще кого-то ждем,
с доверчивостью зряшной и дочерней, –
под моросящим меленьким дождем,
осиротевшей улочкой вечерней…

2.

…это еще [не можно же – задарма,
кроме того – вот так не мерцало б в небе]
все же на свете просто еще зима.
это еще не все, а зима, май бeйби.

дабы, согласно фабуле февраля,
еле дыша, как загнанная борзая,
тоже и ты, поскуливая, скуля,
скалясь от стужи, заживо увязая

в этой безукоризненной белизне,
тупо брела с повадкою анонима…
и за любой намек о твоей весне
тут же была осмеяна и казнима…

зная, какая тягостная байда –
ждать эпилога, будто бы под присягой,
путая даты, будучи никуда
движима невыносимою этой сагой…

* * *
раз приблизительно в полгода
из забытья произрасти,
«какая дивная погода»
торжественно произнести

[на волю вызволив из склепа
остепенившуся ость]
и после пялиться нелепо,
как припозднившаяся гость,

дугою спину выгибая,
во полог неба небелен,
волною взгляда обегая
юдоли бледный гобелен

[покуда вновь не отвердела,
темнея, вмятина в кости] –
и не найти ему предела
и приложенья не найти

ЖИЗНЬ, СТРОФЫ
CАШЕ В.

1.
не добра она, как ни ври:
гробовы ее январи.
бездыханна ее весна.
да стеною обнесена.

2.
да державною слепотой,
аки серною кислотой,
с колыбели обожжена –
аж изнанка обнажена.

3.
вроде кокона, как ни рей.
без окон она, без дверей.
залюбуешься – лепота:
все дары ее – мимо рта.

4.
но какая ни есть мура,
принимай ее на-ура.
и ту би ли, аль нот ту би, –
хоть убей ее – а люби.

5.
дабы легче, сливая лесть,
черной лествицей в небо лезть,
из землицы, черным-черна,
безо шлицы.
путем зерна.

ЭСКИЗ

межсезонье, бессюжетье, одичанья средоточье
да слоняющейся музы мелодичное мычанье
междустрочье, междуречье, умолчанья многоточье
да сиянье небосвода –
вроде сурдоперевода…

* * *
хоть какою водой эту язвину сбрызнь –
это все, говорю, называется жизнь
гдеже как ее ушлую лампу ни три –
а все то же вокруг [и оно же внутри]:
вечереющий холст, ободряюще пуст,
протекающий свод, паникующий куст
проживая, как свой, посреди пустыря,
прошлогодней листвой на ветру истеря
полудикий розарий невидимых ран
развороченный дерн и жирующий вран
да на финише, всплыв изоткуда невесть,
сквозь рекламную муть и реальную жесть
приоткрыт на прощанье влюбленным глазам –
двадцать пятого кадра искомый сезам:
поле, глина ее, колыма, полумгла…
гдеже тьмы полегли.
и сама полегла.

UPDATE

…под колпаком уветливой эпохи *жить не дала и сдохнуть не дала, кидая эти крохотные крохи со своего господского стола да [брезгуя обвисшею губою] вино и воду за ворот лия, сретая боль и жалобу любую стеною отторженья и вранья, заклеив рот одной огромной пленкой, в cервильном и игрушечном раю причастности узорчатой попонкой любовно покрывая, как свою*- — —

снять со стены набоковские лыжи
и, данности рассыпав чемодан
и просочившись к выходу поближе, –
глядишь – и перейти через майдан…