На полпути к Акрополю
О книге Александра Бараша «Итинерарий»
Лейтмотив четвертой книги стихов Александра Бараша “Итинерарий” (М.: Новое литературное обозрение, 2009) – линейность времени, ее парадоксальная неотменимость. По формулировке Клайва Стейплза Льюиса, “творение во всей своей целостности действует в каждой точке пространства и времени”. Творческий метод Бараша – в моделировании именно этого, отчасти надчеловеческого восприятия времени. В отрицании нашей физической природы, обрекающей на последовательное, без шанса перепрыгнуть через ступень, проживание каждого мгновения, на вечное растерзание нашего настоящего между прошлым и будущим. По замечанию Станислава Львовского, автор “умеет посмотреть одновременно и из точки А. в точку Б., и наоборот”.
Уже первое, открывающее книгу стихотворение – “Левант” – вполне знаковое в этом смысле. Географически удаленные, неслиянные моря, Средиземное и Черное, внезапно смешивают свои волны в сознании лирического героя – вслед за тем, как разговор о литературе, ведущийся с друзьями на берегу Леванта, пробуждает, примагничивает воспоминание о похожей беседе в Кратово.
ожило, задышало, заиграло, вернулось
в это утро, в Леванте.
Память надежней саквояжа. Она, первая союзница путешественника, позволяет ему пребывать одновременно в разных точках времени. Быть и путником, и дорогой, компенсируя мучительную невозможность растворения как в конечном пункте назначения, так и в самом пути. (В стихотворении “Перелет” репатриация героя приравнивается к смерти через обезличивание в воздухе исторической родины и новому рождению. Воскресение – ценой смерти. Но этот, бескомпромиссный в своей полноте, вариант воплощения мыслится, скорее, как умозрительный.)
Одно из самых туманных, и вместе с тем интригующих мест книги:
Улица безлюдна и переполнена солнцем
Пол-пути к акрополю
К вечеру выяснится
что примерно в этом месте
надо было сворачивать
в другую сторону –
(“Родос”)
Тропки расходятся из каждой точки непрерывного путешествия. “В другую сторону” – это куда? К акрополю или от него? Достиг ли акрополя герой, и если да, то стремился ли он к нему? Возможно, ответы на эти вопросы не столь важны. Куда важнее, пусть задним числом, вернуться на этот оставленный за спиной, чреватый потенциями перекресток, еще и еще раз пережить мгновение выбора.
Стихотворение “Наступило…”, помещенное ближе к финалу “Итинерария”, отмечено еще более дерзким авторским произволом: поэт посягает на овладение уже не прошлым, а будущим. Глаголы настоящего времени обретают форму прошедшего.
“когда родители были молодые”. А для детей
начинается эпоха
(с ее примерно трех лет, и с его девяти),
на которой в видеотеке памяти будет написано
крупными печатными буквами:
“Детство”.
Грамматический сдвиг отстраняет длящееся мгновение, фотографирует его и, помещая в рамку, делает недоступным, отнимает его у героя. Еще не совсем прошедшее, затепло загипсованное и остуженное физическое время становится фактом искусства.
С периодичностью раз в десять лет
происходили войны.
Одни росли, другие “садились”, как одежда,
и убыстрялся темп.
Но несколько лет царило почти
невыносимое равновесие.
И вот мы
входим в это время, как с ребенком в море
в первый раз в его жизни… когда-то,
сейчас, потом.
Смерть Бога, приключившаяся в европейской цивилизацией в новейшее время, отняла у поэтов вечность. Нет вечности – нет и времени. Теперь они сами вынуждены моделировать в едва обозримом будущем, в своей персональной вечности, эту единственную точку – смотровую площадку для наблюдения ныне длящихся мгновений. (Страшная, если вдуматься, плата.)
В лучших своих текстах Александр Бараш делает это с блеском.
В менее удачных – оставляемых за пределами рецензии – этой цели препятствует позаимствованный из современной эссеистики инструментарий с распадающимися в руках сухими терминами вместо живых и точных определений.
Предыдущие номера
