Мы всё еще здесь

БЛЮЗ БЕЖЕНЦЕВ

Говорят, в этом городе живут миллионы душ.
Одни пьют из хрустальных кубков, другие – из грязных луж.
Но для нас здесь нет ничего, дорогая, пока еще – ничего.

Мы думали, это честно – что у нас есть своя страна,
Просто открой свой атлас, смотри сюда – вот она.
Но теперь она не для нас, дорогая, теперь она не для нас.

На погосте в старой деревне зимой умирает тис,
Но лишь наступает весна, он снова стремится ввысь.
Паспорта не умеют так, дорогая, наши старые паспорта.

Консул вдруг рассердился, ударил в стол кулаком:
«Без паспорта вы мертвы. Так говорит закон».
Но мы всё еще здесь, моя дорогая, мы с тобой еще здесь.

Ходил вчера в комитет, меня встретили у ворот,
Потом предложили стул и прийти еще через год.
А куда нам идти сейчас, дорогая, куда нам идти сейчас?

Был на общественном митинге, среди заводских коллег:
«Если мы впустим их, они отберут наш хлеб!»
Так говорили о нас, дорогая, они говорили о нас.

Показалось вдруг, что я вижу молнию, а за молнией слышу гром.
Раздается голосом Гитлера над Европой: «Мы их убьем».
О, конечно же мы среди «них», дорогая, конечно же мы среди них.

Я видел на перекрестке маленького скрипача,
Видел, как кошку пустили в дом из белого кирпича:
Евреи, моя дорогая, но не те, что покинули Рейх.

Я ходил в гавань неподалеку, поглядеть на речную гладь,
И сразу увидел рыб, будто и впрямь свободных:
До них было рукой подать, дорогая, до них было рукой подать.

Я прогуливался в лесу. В самой чаще, где наверху
Безо всякой политики пели птицы как на духу:
Совсем не такие как мы, дорогая, совсем не такие как мы.

Вчера мне приснился дом – дом на тысячи этажей,
С тысячами окон и тысячами дверей:
Ни одна не вела домой, дорогая, ни одна не вела домой.

Я стоял посреди равнины. На меня падал снег.
Вокруг маршем ходили люди, тысячи человек:
Искали меня и тебя, дорогая, искали меня и тебя.

КТО ЕСТЬ КТО

В грошовых судьбах это на виду:
Как бил его отец, как он бежал,
Как в юности претерпевал нужду
И как добился «всяческих похвал»;
Как он боролся с каждым новым днем,
Как покорял и называл моря,
И то, как критик заключит о нем,
Что от любви страдал, как ты и я.

А он бы все моря отдал за ту,
Что каждый день меняла целый свет
На скромный подвиг в маленьком саду
И изредка чирикала ответ
На письма грандиозные его,
Не сохранив себе ни одного.

БЛЮЗ У РИМСКОЙ СТЕНЫ

Мокрый ветер дует в лицо; поблизости – ни души.
У меня нос в соплях, а под туникой – вши.

С неба, будто на марше, капли чеканят в шлем;
Я охраняю Стену. Сам не знаю зачем.

Здесь лишь густой туман крадется ко мне с низин.
Моя девочка в Тангрии. Я по ночам один.

Слышал, Аулус постоянно ошивается рядом с ней;
Вряд ли в мире есть кто-то, кого б я презирал сильней.

Пизо стал Христианином. Для него рыба – Бог.
Верит в рыбу и рыбе молится. Хорошо, что он не пророк.

Невеста дала мне кольцо, и я тут же его заложил.
Я просто хочу домой и деньги, что отслужил.

Вот сделаюсь ветераном, и в тот же день поутру
Сяду и стану смотреть на небо, пока не умру.

НЕИЗВЕСТНОМУ ГРАЖДАНИНУ

(Здесь лежит ИВ/07 M 13.7.20.
Монумент установлен
по распоряжению Государства)

Члены Бюро Статистики заявляют, что на него
Официальных жалоб не поступало. С тем же итогом, к Ним
Ответственно присоединяются все остальные Бюро:
В новом смысле старого слова, он был святым.
Он прожил свою жизнь во имя Нашей Великой Страны.

Он ни разу не был уволен, не пропустил ни дня
Работы на фабрике, кроме тех дней, когда шла Война;
Начальство во «Всякое Моторс» всегда было довольно им.

Его взгляды были умеренными, он и сам был безмерно мил;
Вдобавок из Профсоюза нам сообщили, что он платил
Все свои взносы вовремя – мы официально восхищены –
Тем более, что Социологи и Психологи всей Cтраны
Говорят, что его все любили, и он, без сомнения, всех любил.

В Прессе убеждены: он читал ее каждый день,
Читал целиком, с рекламой, не жалуясь на мигрень,
Что само собой при его Страховке. Из Полиса видно: он
Всего раз полежал в больнице и был полностью исцелен.

Оба наших Производителя и Хорошая-Жизнь-Дот-Ком
Говорят, что он искренне верил в Высший Кредитный План,
С радостью пользуясь тем, что предлагает нам
Прогресс: автомобилем, радио, холодильником.

Наши люди из Гласа Народа также приписывают ему
Неизменное уважение к двум центральнейшим временам:
В мирное время он был за мир. Во время войны он шел на войну.

При поддержке своей жены он экстенсифицировал население
На пять человек, что как говорит Евгеника, в самый раз для его поколения.
Наши преподаватели отдают ему должное, что он не вмешивался в процесс обучения.

Был ли он счастлив? Свободен? – вопрос некорректен:
Если бы что-то было не так, кто-нибудь бы заметил.

* * *
Вот я смотрю наверх, в звездного неба твердь,
И я знаю, что этим звездам на жизнь мою и на смерть
Глубоко наплевать, ну что ж, на Земле изо всех грехов
Безразличие – это меньшее, на что человек готов.

А каково это было бы, если б одна звезда
Полюбила меня горячо, безответно и навсегда?
Нет, если нет равных чувств ни в небе, ни на земле,
Пусть же я буду тем, кто полюбил сильней.

Оглядываясь назад и вглядываясь в себя:
Мне раньше всегда казалось, что звезды – моя судьба,
Но вот они загорелись – начало моих начал,
И я не могу сказать, что по ком-то из них скучал.

И если звездный купол однажды погаснет весь,
Мне кажется, я привыкну к виду пустых небес
И, как следует разглядев их черный безбрежный лик,
Думаю, я полюблю его, пусть и не в тот же миг.

                                             Перевод с английского Андрея Ландау