Мелочи жизни
ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР
Выбрасывая округлые ноги
носками врозь, и, как будто что-то давя,
мимо проковыляла вьетнамка.
«Вьетнамка…» – сказал Моцарт и задумался.
Вьетнамка не знала
гениального композитора,
поэтому не обратила на него
никакого внимания
и прошла мимо.
В воздухе пахло нугой.
По небу тянулись
жемчужные облачка.
Вьетнамка спешила по делам;
за спиной у нее была сумка,
тощая, как мой бумажник.
На скуластом лице ее
застыло выражение
блаженной вьетнамской заботы.
«Вьетнамка…» – на сей раз Моцарт зевнул.
Был летний палевый вечер.
Все располагало ко сну
или размышлениям.
О текучести жизни,
о конечности пути,
о растраченном счастье,
о пыльной золотой дороге,
которой проковыляла она –
умозрительная,
непреходящая;
воздушная,
как «Волшебная флейта».
БУХАРА
«Бухара!» – зажмурился Насреддин
и ткнул своего ишака в ребра босыми пятками.
«Бухара…»
Далеко впереди замаячили
желтые башни и стена.
Ему представилось
блюдо с горкой плова,
душистые с корочкой лепешки,
добродушные морды верблюдов,
кальян
и загорелые животы
тюбетеечных танцовщиц…
«Хаджа!»
Насреддин вздрогнул;
перед ним стояла пери.
«Хаджа, ты можешь загадать желанье,
твой билет оказался счастливым».
«Хочу в Бухару», –
машинально сказал Насреддин.
И тут же оказался в пестрой рыночной толпе.
«Бу-ха-ра», – смакуя каждый слог,
протянул он.
Между тем,
никто его не замечал:
каждый занимался своим делом.
Горшечник продавал горшки,
верблюд жевал,
танцовщицы танцевали,
нищий просил.
«Не хочу в Бухару, не хочу!» –
почти пропел Хаджа.
Но было поздно.
Солнце стояло высоко,
на небе ни облачка.
Рынок шумел,
плов урчал;
на высокой стене
появлялась стража.
МЕЛОЧИ ЖИЗНИ
«Санчо! Почем теперь мука?
Нужно купить две-три щепоти в дорогу».
«Полпесо за баррель».
«Однако!» –
Рыцарь снял с головы
щербатую тарелку шлема. –
«В Испании нынче плохо с мукой…»
«А кто виноват? –
пробурчал толстяк,
обращаясь к своему ослу. –
Кто переломал все ветряные
мельницы Ламанчи?
Кто вытоптал конем
все ее хлебные поля?»
Так беседовали они,
мирно бредя по пыльной
испанской дороге.
Хозяин и слуга,
слуга и хозяин.
По бокам Серого,
как сдувшиеся груди
пожилой каталонки,
висели мехи с вином.
«Дульсинея», –
пропел Дон Кихот дискантом.
«Дульсинея» –
передразнил его тихим басом
бывший губернатор.
Дорогу перебежала свинья.
«Зря я не намылил рыло
этому цирюльнику! –
промолвил храбрый рыцарь, –
Все-таки он был колдун».
Все шло своим ходом.
Солнце садилось,
дорога пылила;
кактусы выпускали стрелы
с красными цветками на концах.
Дело шло к осени.
Где-то сыграл клаксон…