КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

В моем детстве
все люди носили «полубокс».
В молдавском поселке Рышканы
других стрижек не было.

Один и тот же человек
стриг всех –
парикмахер Фима.
Полголовы направо,
полголовы налево. Посередине проборчик.
Я тоже носил полубокс.
В поселке были вечные 50-е.

«Сегодня я иду к Фиме», – говорил дед.
Он почти облысел.
Фима раскладывал остатки его волос.
Одну прядку направо,
другую налево. Посередине проборчик.
Фима не знал других стрижек.

В 90-е моя мама, оперная певица,
переквалифицировалась в парикмахеры
и вернулась домой.
Она стригла и пела арии.
Народу нравилось.
Фима терял клиентуру.

«Мне надоел твой еврейский проборчик», –
сказала мама
и перестригла меня, напевая арию Джильды.
Я стал зачесывать волосы назад.
Я был горд мамой.

«Ты должна познакомиться с Фимой, –
сказал маме дедушка. – Он научит тебя
делать полубокс».
Но мама не хотела знакомиться с Фимой,
делать полубокс.
Даже я понимал: Фима устарел.
Мама стригла всех по-разному.

Жители Рышкан внезапно
стали отличаться друг от друга.
Это была культурная революция.
Дедушка обиделся за Фиму, за полубокс.
Ходил к Фиме до последнего,
раскладывал прядки.
Лоялен до конца, мой дед.
Фима уехал в Израиль.

Много лет прошло с тех пор.
Я живу в Москве,
зачесываю волосы назад.
Жена недовольна.
«Мне надоел твой еврейский зализончик», –
говорит жена.
Хочет, чтобы я выглядел,
как герой сериала “Mad Men”:
полголовы направо, полголовы налево.
Посередине проборчик.
Как у моего деда.

WANTED

Итак, я перехожу границу.
Я иду через лес, перебегаю от кусточка к кусточку.
Я ползу через болото по-пластунски.
К поясу пристегнут мешок:
я несу на Украину голову поэта Игоря Караулова.
За нее назначен солидный куш.
Я смогу сделать первый взнос за ипотеку.

Голова болтает без умолку.
Сначала она обвинила меня в предательстве.
– Что поделать – я нищ.
Мне нужно заботиться о жене и дочери.
Нам негде жить, – сказал я.

Потом она стала смеяться надо мной,
утверждая, что Яценюк не даст за голову
и ломаного гроша.
– Что ж, если они откажутся платить,
я отнесу тебя полковнику Стрелкову.
Скажу, что похитил голову из рук Яценюка.
Пускай к ней организуют паломничество,
а меня наградят.
Голова жестоко захохотала, рискуя привлечь внимание.
Теперь она декламирует стихи.

Я промерз до костей.
Я сплю на деревьях.
Я прячусь от проезжающих БТРов.
показываю спутнику НАТО то средний, то большой палец,
пытаясь ввести всех в заблуждение,
а голова все читает.
Ирония судьбы – когда-то,
промозглым осенним вечером,
он сказал, что мне никогда
не стать голосом своего поколения.
И был прав. А помнишь
Венецианскую биеннале,
как мы орали стихи перед ничего не понимающими греками
и жующей ломоть хлеба Йоко Оно?

Я глотаю слезы и ползу дальше:
голова поэта Игоря Караулова –
это все, что у меня есть.
Голова по-прежнему декламирует,
будто она на сраном поэтическом вечере
в кабаке имени Данила Файзова,
будто нас ждет черемша и неформальное общение,
пьяное трио с Геной Каневским,
голый Володя Жбанков, теплые губы Ольги Вайншток.