Комнатный человек в многоголосом мире

С момента выхода предыдущей, второй по счету, книги Артема Морса «Другими словами», тоже изданной в «Воймеге», прошло шесть лет. Довольно большой срок, за который автор успел обновить словарь (правда, не кардинально), переосмыслить манеру письма, сам измениться внутренне. Для современной российской поэзии норма числиться молодым лет до сорока пяти, однако можно уверенно сказать, что сейчас Морс вступил в пору творческой зрелости.

Название «Что музыка»[1] – начальная строчка одного из программных стихотворений книги. Так что заглавие вполне объяснимо, если предложение прочитано полностью, с вопросительным знаком в конце. А что если стихотворение нам незнакомо и мы просто бросаем взгляд на обложку? Вероятно, тогда эта незаконченная фраза воспримется интуитивно – как отказ от излишнего «рацио» в пользу зыбкого образа, еле различимой мелодии. Морс из тех авторов «старой школы», для которых главное в поэзии – музыка (это такая редкость в наше время, что я чуть не написала по-постмодернистски – «так называемая музыка»). Образы, идеи, мысли – всё уже потом. Мир поэта заключен в ритме, в глубинном звуке. Это та самая музыка стиха, которую завещал русской поэзии Александр Блок, слышал Георгий Иванов, через Иванова перенял Борис Рыжий. Такие лирики идут от ритма, такта, звука – к образу, а не наоборот. Задача читателя – эту музыку услышать и на нее отозваться.

Есть авторы, для которых важно расширение своего словаря, а есть те, кто ставит перед собой еще более трудную задачу и взаимодействует с языком обыденным, с лексикой, уже много раз использованной другими поэтами. Понятно, что цель у всех одна – претворение в лирику невыразимого душевного опыта. Сейчас наиболее последовательно работает в этой стилистике Феликс Чечик (как точно написал о нем Константин Комаров, «продолжает акмеистическую линию пополам со следованием заветам “неслыханной простоты” позднего Пастернака»[2]).

Конечно, внутри такой лирики тоже есть энергия. Но это не прямолинейный авангардистский напор, а устремление внутрь языка как неисчерпаемого запаса звука и образа. Движение внутрь себя как источника опыта. Внутрь Бога (или Абсолюта, или мирового разума) как кладезя смыслов. Под обложкой книги «Что музыка» стихи не закупоренные герметично интеллектуальным усилием, а открытые. Но не поверхностные. Морс разглядывает простые реалии, бытовые детали, рассказывает о них, стараясь преодолеть инерцию речи и обнаружить вечный смысл за подкладкой повседневности. В качестве его поэтического ориентира можно процитировать Сергея Гандлевского:

Среди фанерных переборок
И дачных скрипов чердака
Я сам себе далек и дорог,
Как музыка издалека.

Верлибры, встречающиеся на протяжении книги, ощущаются как передышка, выдох перед тем, как взять новую ноту. Тем не менее, эта прозаизированная авторская речь тоже по-своему музыкальна:

только представь себе
каждый ну то есть буквально каждый
от маленького ребенка до пожилого дяди
танцует в ритме собственной музыки
живущей в его голове

Форма верлибра дает возможность без лишних романтических эмоций, но очень зримо предъявить то, из чего, собственно, и состоит наша жизнь – кажущуюся ее сложность, ценность, а на деле никчемность, скоротечность и боль:

Был капитаном атомной подводной лодки.
В рейсах сочинял философские афоризмы.
Бывало, по пятьдесят штук в день.
За несколько лет написал четыре тома.
Принес в редакцию.
Ничего не взяли.

Герой Артема Морса – горожанин, которому не слишком уютно. Город, каким мы видим его глазами автора, место пугающее, ранящее, заставляющее вспомнить о конечности своего существования, полное «подворотен, драк, пустых бутылок». Человек, замкнутый в своей городской квартире, «вкопанный» в тесное пространство, подобен комнатному цветку с мертвым именем, который свои корни может дорастить только лишь до дна цветочного горшка:

выпростались из темени
матери лона сна
комнатные растения
мертвые имена
 
аглаонема скиммия
сцилла каламондин
кливия бугенвиллия
хойя эхмея мирт
 
гладкие лакированные
капсулы семена
снова рождают новое
корни растут до дна
 
что ты стоишь как вкопанный
смотришь в окно на снег
мятый ненужный скомканный
комнатный человек

Такой персонаж кажется себе скучным и неинтересным, лишним («Со стороны посмотришь – Господи, как я скучен, / а изнутри глядишь – всё вроде наоборот» – это уже из другого стихотворения). Тут напрашивается аналогия с рядом персон из классики, но не будем копать слишком далеко, может, вспомним только Зилова из вампиловской «Утиной охоты». Который, между прочим, тоже очень любил смотреть в окно. Вообще эта ситуация часто повторяется на страницах книги (существительное «окно» встречается 6 раз, что немало). Окно – выход из мира малого, личного, где негде плечи расправить. Это мечта о большой жизни, о живом существовании. Можно сказать, что герой книги прежде всего наблюдатель, а не деятель. В аннотации, данной второму сборнику автора, Ирина Ермакова писала: «Лирический герой смотрит на происходящее отстраненно, стараясь при этом “любить всё то, что есть на свете”. Как видим, эту отстраненность как личную особенность Артем Морс сохранил до сих пор:

Смотрю в окно, оно вмещает всё,
всю милость мира, искренность и нежность,
стихи, кино и эту… как ее,
и музыку, и музыку, конечно.

Вот эта заминка, это внезапное припоминание – очень характерная черточка. Память, а также связанные с ней забвение и вспоминание, крайне важны для Морса. Любопытно, что мотив памяти тоже связан с музыкой. Поэту иногда необходимо забыть имя, замолчать («Лучше помолчать», «Рыба знает тайну смерти / и поэтому молчит», «купил футболку, потому что похожа на белый шум»), чтобы четче разобрать скрытую в пространстве музыку (тут, конечно, еще и отголосок мандельштамовского «я слово позабыл, что я хотел сказать»), забыть точное слово, чтобы вспомнить что-то действительно важное: «как же тебя в самом деле зовут / имя свое скажи». Чтобы расслышать то, чего не слышат другие:

В принципе меня всё устраивает,
за исключением некоторых вещей.
Вот, например, это дребезжание…
Вы же все его тоже слышите?
Как нет?..
Ну вот же, прямо сейчас,
прислушайтесь.
Что, правда не слышите?
Ну ладно…

Символично, что примером идеального человека оказывается буддийский лама, десятилетиями сидящий в бурятском дацане без движения и тления, доказывающий неверующим, что смерти нет, а ценность и законы жизни вовсе не в том, в чем мы привыкли их искать:

Однажды я видел мужчину,
сидящего в храме
в одной позе
много-много лет.
Он не был ни жив ни мертв.
Молчал, но его слышали.
Отсутствовал, но был с нами.

Логично, что память крепко связана с другим ценным для Морса понятием – временем (17 случаев словоупотребления!). Именно тема времени оказывается ностальгическим камертоном стихов Морса:

Разбавленным вином струилось время,
десятилетьями не приходила почта,
и выросло другое поколенье
и на земле обосновалось прочно.
 
На сквозняке не заболеть деревьям,
реке, не уставая, течь веками.
Эпоха-прялка спрашивает: где я?
Цыганка-память отвечает: с нами.

А самое частотное существительное книги (внезапно!) – лес. Как неорганизованное, живое пространство он противопоставлен городу. Лес, и шире, природа (например, поле или река) – пространство свободы (в том числе от времени), музыки, «многоголосый мир, не знающий культуры». Лес – место, где между героем и миром наконец-то нет разделяющего оконного стекла. На протяжении книги это слово встречается 18 раз. Больше всего «леса», конечно, в одноименном стихотворении. В первой его части городские герои, попавшие в чужую среду, пытаются подстроить ее под себя, хотя бы описать через родные урбанистические образы: «Березы трехэтажный дом, / тропы просторной автострада». Но лес не дается, не вмещается в привычные для них рамки: «И свет не включишь – лампы нет, / одни космические звезды». Лес сначала пугает, а потом поглощает, присваивает героев, открывая им ранее неведомое, но необходимое каждому:

Нас обняла навек природа,
нас проглотил могучий лес.
И вдруг мы поняли: свобода
на свете есть.

Так, страница за страницей, на протяжении всей книги Артем Морс связывает ключевые для себя понятия музыки, личной свободы, тишины, памяти, времени в один сложный узел. Потянуть за ниточку и распутать его – удовольствие для читателя.

[1] Артем Морс. Что музыка. – М.: Воймега, 2020.
[2] Константин Комаров. Зерна и плевелы. О поэзии сурово, но искренне. // Сибирские огни. 2020, № 10.