Из стихов последнего времени

I.

* * *
Как если б накачали их чернилами,
надулись жилки синие на шее.
Лишь к вечеру сумел собраться с силами,
дышать я начал глубже и ровнее.

Второе, наконец, обрел дыхание,
когда уже вовсю луна сияла.
Ночь возвышалась надо мной, как здание
чудовищного аэровокзала.

О, если бы ты знала, как не хочется
мне улетать в неведомые страны,
не по душе курносенькая летчица,
недобрые лелеющая планы.

* * *
Мир умещается во мне,
как небо в озере лесном,
как будто в угловом окне
стоящий по соседству дом.

Я им заполнен до краев.
В запасе места больше нет.
Но манит свет иных миров,
как звон серебряных монет.

* * *
Здесь украшать дома заведено
на Троицу цветами полевыми.
Хлеб на столе и рыба, и вино,
как будто не в Москве живем, а в Риме.

Петр учит жить с оглядкой на закон
Царя Небесного, не предаваться пьянству,
прелюбодейству, вере учит он,
пришедшему с востока христианству.

Тут Павел. Тут Андрей. Тут Иоанн.
Но кто есть кто, попробуй разобраться!
Отчаявшись, я, в руки взяв стакан,
вдруг начинаю глупо улыбаться.

* * *
Между тем, как кукушка умолкнет в лесу,
а в саду засвистит соловей,
буду жаться друг к дружке детишки в грозу
с каждым грома ударом сильней.

С каждой молнии вспышкой страшней во сто крат
будет вздрагивать спящий старик.
Будет настежь распахнутый теплый халат
старику непомерно велик.

Из халата торчат две ноги, две руки,
словно в синее море текут
по бесплодной пустыне четыре реки,
а по ним пароходы идут.

* * *
Цветки неяркие видны
средь листьев земляники.
Людей не видно, но слышны
их жалобные крики.

Друг дружку взявшись окликать,
не могут, словно дети,
домой дорогу отыскать
в неверном лунном свете.

Они пошли не тем путем
и не по той дорожке,
и мы их косточки найдем
чуть свет в лесной сторожке.

* * *
Честный, четкий почерк у отца.
Может, нечего ему скрывать.
Может, от начала до конца
вновь перелистать его тетрадь.

Друг его от верной смерти спас.
Ясно из заметки на полях –
поднявшись в атаку первый раз,
испытал он ужас, а не страх.

* * *
Как будто ядовитые цветки,
глаза у рыб огнем горят во мраке.
Внезапно обнажилось дно реки,
и я увидел, где зимуют раки.

И стало мне понятно, почему,
гудят так безутешно пароходы,
а люди задыхаются в дыму,
часами глядя в ледяные воды.

Большая пароходная труба
печально возвышается над ними.
У каждого из них своя судьба.
Друг другу люди кажутся чужими.

* * *

                                           А. Алехину

По ночам, когда в трубу подзорную
он на небо черное глядит,
видит он картину смехотворную,
что его немало веселит.

А когда в бутылочное горлышко
я гляжу с уныньем и тоской,
Божий мир я с крохотное зернышко
вижу в час развязки роковой.

Жадная, безжалостная курица
Божий мир неровен час сожрет,
сгинет в ее чреве наша улица,
дом родной, правительство, народ.

* * *
Я поутру смотрел на сад,
который сковывает холод,
как если бы хотел назад
в давно оставленный мной город.

Вчера приехал я сюда,
когда давно все в доме спали.
В ночи гудели провода,
сказать точней – они стонали.

Меня сводило все с ума:
настольной лампы свет неровный,
за окнами ночная тьма,
как будто океан огромный.

Легко в нем затеряться мне
и без вести пропасть навеки,
как инвалиду на войне,
в толпе бездомному калеке.

* * *
Отвернулся, чтоб сразу забыть,
как упавший на землю старик
принялся землю яростно рыть,
так как рыть он могилы привык.

Я глаза незаметно отвел
от того, кто вбивал в стену гвоздь,
от страны, где царит произвол,
для которой я только лишь гость.

На подушку упал я ничком,
а очнулся в холодном поту
в придорожной траве нагишом
на краю земли – в райском саду.

* * *
Все своими руками построить хотят,
пусть хоть простенький дом над рекой –
в халабуде фанерной с окошками в сад
обрести долгожданный покой.

Но правленья бразды в свои руки берет
Всемогущий Господь всякий раз,
и опять не у дел остается народ
в подмосковном поселке у нас.

II.

* * *
Облаков когда нагонит стая
и прижмет к земле нас в поле чистом,
может, кто и крикнет, умирая,
чтоб его считали коммунистом.

Чтобы не сочли его собакой,
лошадью, коровой вилорогой,
так привыкшей к непогоде всякой,
как к своей старухе одинокой.

* * *
Словно лампочку кто-то нащупал
и вращать ее начал упрямо –
вдруг вдали за рекой вспыхнул купол
на пригорке стоящего храма.

Словно провод задев оголенный,
в небе жалобно вскрикнула птица,
вдруг услышал я гром отдаленный,
когда вспыхнула в небе зарница.

Стали явственны черные тени
меж кустами смородины красной,
будто лестницы шаткой ступени,
ненадежной и небезопасной.

* * *
Парикмахерши сутулые в потемках
кружатся по залу молчаливо,
а по саду рыщут нищенки, в котомках
у которых банки из-под пива.

Вот они какие наши танцы-шманцы.
Словно без конца и без начала.
Нам на солнце вспышки, нам протуберанцы,
верно, доставляют бед немало.

Звездный дождь нам всем приносит много горя,
хоть не слишком часто выпадает.
Бедное дитя, домой вернувшись с моря,
глядя поутру в окно, рыдает.

* * *
Стук пишмашинки раздается.
Как будто зубы у покойника
стучат, как будто он смеется
ужасней всякого разбойника.

Скорее бы под одеялом
свернуться мне клубочком крохотным,
пока старик с лицом усталым
кует железо с диким грохотом.

Им сбиты клавиши вчистую.
Он бьет по ним с утра до вечера.
Про точку и про запятую
сказать мне в утешенье нечего.