Из книги «Бледные господа с чашечкой кофе в руках»

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Все слова вырезаны из газет и журналов. Может быть, это значит, что они уже существовали до стихотворения, не только что родились, а были всегда? Может быть, они были заперты в этих газетах и журналах и теперь освободились?

Поэзия Герты Мюллер напоминает театр абсурда Ионеску. Румыния, одна из культуроносительных стран западного мира, особенно резко подпала под социальную мясорубку разрушительной тотальности после отречения от престола царя Михая I в 1947-м. Ни в какой другой стране Европы переход к тоталитаризму не был столь резким. Абсурдность стала повседневной.

Каждое слово отдельно, говорит само за себя, помнит свою историю и не хочет отказаться от себя ради целого текста. Слово, как человек в обществе, тихо сопротивляется, не дает переделать себя в гаечку или винтик.

Газета при социализме – модель общества, каждое слово в ней – проводник официозной идеологии, определяющей, как говорить, мыслить, улыбаться. Газета, разъятая на поэтический текст коллажа, получает лицо. Гаечка становится человеком.

Мы, жившие в то время, не читали газет добровольно. Но следили за тем, чтобы газеты с портретом вождя и даже вождишки не попадали на гвоздь в туалете, где они заменяли собой несуществующую туалетную бумагу. Следили, поскольку у всех были соседи, славные граждане, бравые профитеры власти. Употребление портретов официальных лиц, а также государственных символов в гигиенических целях считалось государственным преступлением. А славные граждане, информировавшие исполнительную власть о недопустимом проступке, награждались расширением жилплощади за счет освободившейся комнаты справедливо репрессированного соседа.

Так, под знаком абсурда, и жила наша страна. Так жила и Румыния.

Столь же абсурдны стихи-коллажи Герты Мюллер. Он, в каноническом смысле, и не стихи вовсе. Автор в них не решает напрямую никакой поэтической задачи – ни просодической, ни смысловой, ни композиционной. Но косвенно – безусловно да! Не случайно они и не написаны, и не напечатаны, а, по большей части, склеены из цитат. Многие фразы Мюллер – прямые, или усеченные, или парафразированные цитаты из рекламы, из речей политиков или из того, что она относит к мистике – как, например, цитаты из Целана, Ионеско или Камю.

Позиция внутреннего протеста переросла у Герты Мюллер в поэзию абсурда и местами доведена до жанра абстрактного анекдота, гиперболизирующего абсурдность видимого бытия. Тем самым автор решает, на свой манер, основную поэтическую задачу, а именно пытается найти форму для того, чтобы высказать невыразимое.

Демонстрация абсурдности имела ту же функцию, что и анекдот – узнавание себя и включение себя и обстоятельств своей больной жизни в более или менее здоровую картину мира.

Значительная часть стихотворений Герты Мюллер реализуется в намеках, недоговорках, в ожидании и контексте. Я переводил не слова, а стихотворение, стремясь к адеватной интерпретации и реконструкции намерения, содержащегося в оригинале.

* * *
На узеньком пляже[1] снова собрались
члены изысканного общества: пред-
седатель правления известный ебака и его
так называемая тетенька длинноносый тип
с постоянной бессонницей трусливый
таксист и этот еще с неслыханной
страстью примерять меховые шубы
флейтист в белых туфлях
проспавшийся врач-ревматолог
агент зоопарка по закупке и несколько позже
два солдата у которых каждый понедельник
был отпуск одного из них всегда не хватало
на перекличке перед едой
там на скамейке лежали штаны они были
с самого начала маловаты их хозяин
плотник который строил веранду вполне
возможно что он утонул.

* * *
один сосед два раза помер в своей кровати в январе
в один и тот же день раз в этом а затем и в том
году другой сидел за шахматной доской
у дома он тянул безмерно время и шапочку с помпоном
натянул и бестолково хохотал чтобы погода под-
тянулась я о себе не думала уж очень дурней чем вы
пожалуй обо мне по молодости обмоталась лишь
занавеской и прыг в окно на похороны к музыкантам
надо ж было плакать запевале накапала
из носа на ботинок и капала до тех пор пока
не опротивело ему тогда он вырвал траурную песнь
из нотного блокнота и дал мне как носовой платок
дал и сказал когда лист высохнет вернешь назад
понятно

* * *
Мать превратилась в крапиву
отец превратился в тополь
вместо превращенья сказал мне
один тип за ужином что любовь всегда
становится репейником рано или поздно
а я откуда знаю чем он стал
и как себя я упакую
охотно стала бы я пеной
на мундштуке кларнета
и бедными деньгами вора на рассвете
или голодным лаем собак
на нарисованный скелет на модной куртке.

* * *
В полдень пришел этот клиент с тяжелой
лысой головой как деревянный шар сел
развязно на табурет и сказал парикмахеру Кленку
постригите меня я заплачу за
прическу и поеду
на свадьбу
Кленк ответил с вами все ясно и стал над его
головой десятью скрюченными перстами
резать воздух а ртом
жужжал как машинка.

* * *
Если меня спросить то есть у меня мировоззрение
с собой а дома еще два а еще мухи спят во мне
зимним сном и тоска по родине тоже бывает
находит эта сердечная срань биение белое
как жасмин на этот раз я туда не поеду потому что
тогда на прогулочном пароходе я сидела рядом
с одним недавно произведенным вице-адмиралом
мы разговорились он спросил меня вы за мир
я сказала конечно но не за всякий
он подмигнул и ухмыльнулся эдак тихо-тихо
но более чем отчасти.

* * *
Два раза в неделю госпожа Асаф влезает в мой
платяной шкаф и 17 минут остается внутри поскольку
она на автобусе номер три должна поехать и навестить
сестру a, выйдя из шкафа десятью посиневшими
пальцами тянется к свету так тень прилипает к костру
и иного желания нету только вон отсюда а она сидит
у меня и курит и пепел стряхивает в посуду а потом
приходит сосед он воняет пылью семи сортов и говорит
я поверить готов что госпожа Асаф и в мой тоже влезает
шкаф и остается в нем значительно дольше чем можно
подумать поскольку ей надо на пароходе переплыть
реку и посетить брата я смотрю на него как фазан
на природу людских вещей и смеюсь и вотще пытаюсь
понять кого из них я больше боюсь.

* * *
Как глупо что трава гуляет в моем новом
платье пока я тут сижу перед
парикмахерской на бетонной скамейке
одна из пяти первая в очереди дура
у второй коровьи глаза третья подлюга
четвертая и пятая это я но что всего хуже
то что подо мной лужа гляжусь в нее и
строю рожи чтоб отличить себя от той
что так похожа одна из нас не может
различить меховую шапку на голове другой
и мертвую птицу в луже с водой.

* * *
Скажи-ка спрашивает некто когда вы за столом едите
то говорите по-фазански я говорю конечно сначала
без акцента а потом все хуже на белом лифте едем
вверх по зубу мешаем с отрубями тонкую муку и
обмолачиваем сочную траву ободранной собаке
приживляем шкуру у нас для этого особое есть
вещество мое же естество был белый веник для
путешествий по воздуху тогда умела смеяться так
чтоб муха на носу не испугалась и животом
напарываться на гвоздь не оставляя пятен.

                                          Перевод с немецкого Бориса Шапиро

[1] Жаргонное лагерное выражение в румынских лагерях, означает «у умывальника». (Прим. авт.)