Из цикла «Гиваот»
* * *
Есть в Кнессете большое полотно,
И то сказать, громадное, одно
Из трех, расписанных Шагалом.
Поток фигур на нем, отображенный залом,
Или наоборот, отобразивший зал,
Казанский повторяющий вокзал,
Где мужики, животные и жены
На холмах чемоданов и мешков
Следят из-под ресниц снующих чужаков
И голубиные погоны.
* * *
Государственный житель по сути ничей,
Пропускает вниманием бег полицейской мигалки,
Отпирает квартиру в своем переулке,
Чуть замешкавшись в поисках связки ключей.
После этого несколько битых зеркал,
Даже не зеркала, а скорее осколки
Отразили невольно, как он извлекал
Сорок шекелей граппы из долгой бутылки.
Между тем от холмов наступила кромешная мгла.
Гверет Леви вздохнула и тоже легла.
Целый день на балконе ходила.
Ее руки, и плечики, и голова,
И бесчисленные рукава
Наклонялися через перила.
* * *
И ночь холодная, обычная зимой
По обе стороны веревки бельевой,
И люди, редкие в любое время года,
Меж коих различаемы и те,
Которые влачат в прозрачной темноте
Собак нечеловеческой породы,
И свет, стекающий на эту, а на той
Огромная луна над Анатой.
* * *
Всегда готовый, но не заводной,
Похожий на бочонок из пивной,
В местах, откуда родом Авраам-авину,
А нынче обитает Хизбалла,
Служил, пока судьба не занесла
На средиземноморскую равнину.
Тогда и наша улица была
Достроена едва наполовину
И в ясный день виднелся Иордан.
Лисицы промышляли по холмам,
Изрезанным годами лихолетья,
Пастух над овцами держал недлинный монолог,
И иногда наведывались платья
С цепочками на нижней части ног.
РОЖДЕСТВО
За изгородью, где в специальных рамах
Помещены рекламные щиты,
Вы тотчас же оказывались в самых
Что ни на есть кварталах бедноты.
Отсюда по широкому проходу,
Исхоженному вдоль и поперек,
Легко, как бы читая между строк,
Шныряют дети, мамы на виду
И я, почти в двухтысячном году,
Бреду под дождиком, не впитывая воду,
Туда, где, соответствуя местам,
На голову мотают полотенце,
И каменная Мирьям со младенцем
Присутствует на кровле Нотр-Дам.
* * *
Я побывал тут пару лет назад,
И ничего с тех пор не изменилось
В обличье белокаменных жилищ,
Ну, разве что трава поверх оград,
Напоминая долгополый плащ,
Просунулась, перевалилась.
И повернул еще. Фалафельная Шая
Была уже открыта, но пуста.
Вошла с любимой надписью ШАЛОМ
На месте, так сказать, наперсного креста
Красивая и молодая
И разместила ноги под столом.
* * *
памяти Анны Горенко,
похороненной в Тель-Авиве
на кладбище а-Яркон
5 апреля 1999 года
1.
О девочке, похожей на грача,
Моловшей всякий вздор на лавке или ветке,
В начале Невиим и позади Давидки,
Где только прихватили сухача
(Написано КАРМЕЛЬ на этикетке),
Сбежала, босоножками стуча,
Искать, поди, заместо сигаретки
Читателя, советчика, врача.
2.
А хоронили Нюру в октябре,
А то весной, в апреле или мае.
Земля была действительно сырая,
Такое глиноземное пюре.
Как Санчо, гравированный Доре,
Внушительная личность, но простая,
Сидел на перевернутом ведре,
И, оказалось, вовсе был никто.
Уже с бутылками (одна полупустая),
Поднявши воротник потертого пальто,
Он то помалкивал, пока псалмы читали
И опускали тело, – не встревал,
То погонял – Давай! Давай! – когда, как он считал,
Мы медленно лопатами махали.
* * *
Миновав вереницы лежалых машин
У подъездов жилищ всевосточных евреев
(Как заметил впопад наш давешний приятель Мамлеев,
Четвертинка родней, чем хрустальный кувшин),
То ли птицы сидели на стрелках часов,
Замедляя их ход и пуская движенье сначала,
То ли платья болтались на дверцах домашних шкафов,
То ли в узком окне сквозь решетку металла
Голубые цветы среди белых похожи на флаг.
Гверет Леви смотрела на зеркало и улыбалась,
Между ними пространство слегка колыхалось,
Высыхал нанесенный на пальцы малиновый лак.
* * *
Картинка с выставки страны южнокорейцев,
Когда везде полно полным
Солдат, детей, разбойников, индейцев,
Посколь день первый праздника Пурим,
Изображала правильный овал
Лица красотки с узкими глазами,
Причем дальневосточными чертами
Кружок мою жену напоминал.
Два тщательно одетых Мордехая
Вели осла, друг другу помогая,
Эстер-царица там была и тут,
На снимке даже более похоже.
Я их смотрел, рассматривал и тоже
Не понимал, куда меня ведут.
Иерусалим, 2000