Движутся к термам Каракаллы

ДВИЖУТСЯ К ТЕРМАМ КАРАКАЛЛЫ 

Движутся к Термам Каракаллы
юные друзья, оседлав
свои “Руми” и “Дукати”, в мужской
воздержанности и мужской нечистоплотности,
в горячих складках брюк
небрежно скрывая или раскрывая
тайну своих эрекций…
Курчавоголовые, юношескими
расцветками свитеров они прорезают ночь
бесшабашною каруселью, вторгаются в ночь,
прекрасные хозяева ночи…
Движутся к Термам Каракаллы
грудью вперед, словно плутая по
родным аппеннинским спускам,  коровьим тропкам,
смердящим мирской скотиной  и мирным
прахом варварских поселений – уже оскверненных,
в  запыленном лихом берете,
руки в карманах – пастух-
мигрант
одиннадцатилетний, и уже здесь, плутишка и
весельчак,
с римской улыбкой, еще горячей
от красной слюны, от фиг и оливок…
Движется к Термам Каракаллы
престарелый глава семейства, безработный,
снизведенный крепким Фраскати до
тупого животного, до блаженного, —
шасси и металлолом
его тела, искромсанного на кусочки,
стонущие: лохмотья, мешок,
в котором – спина и горбик,
две ляжки, несомненно в  коросте,
штаны, развивающиеся по ветру, под
карманищами пиджака, отягченными
вонючими бумажными свертками. Лицо
смеется: под щеками – кости
разжевывают слова, похрустывая:
говорит сам с собой, потом останавливается,
сворачивает старую самокрутку,
каркасс, в котором – вся молодость,
цветком, словно огонь
в сосуде или корыте:
не умирает тот, кто никогда не родился.
Движутся к Термам Каракаллы…

*
Я тоже иду к Термам Каракаллы,
размышляя, – моя обычная,
роскошная привилегия размышлять…
(И размышляет во мне, должно быть, какой-то бог,
потерянный, слабый, ребячливый:
но его голос столь человечен,
что кажется песней.) Ох, бежать
из этой тюрьмы мучений!
Высвободиться от волнения, которое делает
столь прекрасными эти древние ночи!

                                 Перевод с итальянского Марины Гарбер