Долина счастья
* * *
И тогда их вырвало
Наизнанку национальностью,
Вырвало, вырвало
Из костеприимной земли –
За избытком ненависти,
Недостатком радости,
Восполнить который
Они не могли.
В этой школе мученичества,
Ученичества
Вечные нелюбимчики,
Первые ученики
В мастерстве ссучиваться
И в очернительстве
Меньше единицы
Заработали в дневники.
И машина сна
Заработала бешено,
Вот-вот проглянут
Утренние ростки,
Месть остынет,
И холодом снега свежего
Утолю печаль мою
С легкой руки.
А когда не останется
Ни эллина, ни иудея
На стерильной, плоской планете Земля –
Я вернусь, едва не забыв, краснея,
Затереть постыдное, крайнее я.
Крючкотворство и пагуба канут в лету,
Зажурчит крутая, мокрая речь,
И земля распустит синюю ленту,
И появится луг, на который лечь,
И гора, за которой
Прячется солнце,
Расфуфырит нежный павлиний хвост,
И новая мышца
В комок сожмется
И взорвется новым букетом свойств.
Ибо я – не умею,
Да, не умею! ныне, присно, и вовеки веков
Исчезать, сгорать со стыда,
Во гневе –
Гнать волну на первых
Учеников.
* * *
Ночное небо, как с тобой легко.
Гляжу в твое стоглазое лицо.
И ты меня так равнодушно гладишь.
Вранье, которым движусь и кормлюсь,
Которым подневольно становлюсь,
Ты от меня когда-нибудь отвадишь.
Как это будет? Страшно представлять.
Нельзя под правду близких подставлять.
Как хорошо – уже от бедной рифмы.
Когда придешь – дай онеметь тогда,
Не чувствовать ни хвори, ни стыда,
Ни голода – таков последний стих мой.
На донышке – надежда, как птенец:
А может, будет легок мой конец?
Не повторить астаповского старца.
Драконья муха – вот он, мой размер,
Зигзаг полета, мой изъян манер
И нежеланье ради лжи стараться.
О чем, бишь, я? Ах, да – антисонет!
Когда, казалось, никого уж нет,
Одно лицо – как суп, разлитый в миски,
Опять вокруг – сияние дворца:
Вот человек – и нет на нем лица,
Вообще – примет,
Помимо божьей искры.
* * *
Растение детства и тайны,
Степной одуванчик двойной,
Союзник и бог вырастанья,
В некрепкой короне сквозной –
Ты вестник, дрожащий свидетель,
Желток и белок бытия.
Недаром и ветер, и дети
Сдувают пушинки с тебя.
Вот собран – и снова рассеян…
Целую твой призрачный след.
И может, в подметки растеньям
Сгожусь я на старости лет.