Что-то важное смыто с холста
КОЛДУНЬЯ
Сравнения хромают, но спешат,
пора податься в тайные агенты,
чтоб марганцовку с магнием смешать
и обмотать кусками изоленты,
пройдусь с такой хлопушкой, начеку,
а ты, воображала, будь любезна,
дай покурить грузинского чайку,
плесни пивка из украинской бездны,
нас судорогой времени свело
и вяжет до конца в одной заботе
поймать в потемках фосфор за светло,
как маску в неисправном самолете,
где с потолка струится керосин
и бортмеханик, взвешивая риски,
с мельдонием виагру замесил,
чтоб у врагов отсохли олимписьки –
ты понимаешь, ласковая, пусть
кто впереди – всегда получит сзади,
кому приятна выспренняя грусть,
когда страна то в жопе, то в засаде,
наворожи мне сытости в тепле,
затылок что-то стынет после стрижки,
оставь немного места на метле
для призрака вчерашнего мальчишки,
который, как и я, затерт во льдах
истории: монголы, печенеги…
и счастье не в покое, а в ладах
с тобой в горящем сене на телеге.
ИНФЛЮЭНЦА
Слышишь, в каждой избушке «апчи»,
видишь, облако плавает брассом,
наконец прилетели грачи,
только их не дождался Саврасов,
что-то важное смыто с холста,
на дрожжах поднимаются вербы,
вот и жизнь безнадежно проста,
чтоб о смерти не думали смерды,
нищий нищему «Брат, – говорит, –
поспешай, а чего тороплю-то…»
по карману стучит, не звенит –
только семечек криптовалюта,
оторви его или зашей –
не отвяжутся семеро с ложкой,
и весна, разрывная мишень,
пробегает беременной кошкой,
ничего, что хватили лишка
за возможное счастье приплода,
и не колет овес из мешка
лошадиную морду народа.
СИЛА ПРИВЫЧКИ
Из модема выгнали Адама – торрент Евы скачивал взасос.
Месяц, словно ручка чемодана, к туче на колесиках прирос.
Посыпают звезды из солонки Эйфелеву башню без корней –
как у непослушного теленка ноги разъезжаются у ней.
Сена под мостом синей Сенеки, у химеры иней на хвосте.
Видеть сквозь опущенные веки мне удобней даже в темноте,
здесь любая статуя носата, то ли дело – в солнечном раю,
где не спят Роскосмос и Росатом, обнимая родину свою,
ласточки с весною в чьи-то сени прилетели брызгами с весла,
будто и не гложет червь сомнений этот мир, испорченный весьма,
будто не ослабла нить накала у всего, что двигает людьми –
ни старалась как, ни намекала на пустые хлопоты любви.
Милая, ты тоже заскучала над последним яблоком в меню.
Дочитаю Библию сначала, а потом, ей-богу, позвоню.
БОДРОЕ УЛЬТРА
Огнетушитель приготовь, пока не вспыхнула рябина –
ей осень полирует кровь закатом из гемоглобина,
забейся в норку и – молчок, быть на виду – себе дороже,
где дятел, как дверной крючок, в ушко сосны попасть не может,
вся дичь, в предчувствии стряпни, ленивей и вдвойне пушиста,
расходятся кругами пни – следы от пальцев баяниста,
тяжелый заяц, на скаку, на двести градусов духовен,
печется, с дырочкой в боку, и блеет одинокий овен
в тумане моря, где облом гремит ведром из-под сарая,
в витрину упираясь лбом, замрешь, игрушку выбирая,
пришла пора в бутылку лезть, давить на клавиши штрихкода –
не посрамим былую жесть, родной захват для электрода,
торчит из ходиков орел, ему сто лет гореть в гареме,
на белку стрелку перевел и за цепочку тянет время,
мы за него поднимем лай в граненых рюмках, холодея, –
давай, за статую, давай, опять за голую идею,
где банных шаек перестук, прилипший листик на затылке,
посмотришь с ужасом вокруг – одни буденновцы в парилке,
и, наблюдая молодежь, пока страна впадает в спячку,
с губы улыбку сковырнешь, как надоевшую болячку.