Безмолвия снежного пенье

* * *
Весь январь в Сибири минус три,
Отгремели праздника кастрюли,
Отцвело TV. И на гастроли
В город прилетели снегири.

Друг вернулся с острова Бали,
А жена – из нашего Вьетнама,
Из Юго-Восточного бедлама,
С вечеринки демона Кали.

А в России чинят костыли
И уже не ездят на трамвае,
Есть тому основа правовая –
Льготы поменяли на рубли.

Старики, как в море корабли,
Родину покинули навеки:
Белые, родные человеки
Парусами канули вдали.

Только снег. И Бога не моли,
Всё равно идут вослед за нами
Если не проклятья, то цунами
По всему периметру земли.

* * *
Дерева в объятьях снегопада,
Дерева,
От Оби до Хладокомбината –
Глушь и марева.

Лабиринт снегов нерукотворный
И души
Обмирает в Господу покорной
Пустоши.

Выстужена до преображенья
Родина,
В жертву для любви-богослуженья
Отдана.

Вот оно, усилие полёта…
Выпростай
Душу из пурги круговорота
И растай,

И останься, чтобы по сугробам
Выбрести,
В ожиданье милости за гробом,
Милости…

ИЗ ЦИКЛА “ТАМАНСКИЕ СТИХИ”

* * *
Под бубенцы цикад в эпоху полнолунья,
Когда стучит в окно засохший абрикос,
Вслепую поведу по черному стеклу я
И вспомню светлый шелк ночных твоих волос.

За Млечным пустырем – родной Сибири дали…
А здесь такой разлив безоблачной луны,
Такая благодать сухой степи миндальной,
Такой безмерный вздох оставленной страны.

И петушиный залп. И пустобрех собачий.
И море фосфорит, забвением дыша.
Я уловлю твой свет! На мой талант рыбачий –
Сокровищем твоя полночная душа.

Родная, трепещи! Ты вся в моих ладонях.
Ты не уйдешь уже из мрежей голубых.
А в ячеях поет такое молодое,
Сиянье, что сильней превратностей любых.

* * *

Залив Таманский пепелен и нем,
Ржавеют листья, иней на ограде…
Лишь дрожь и мука желтых хризантем,
Как будто плач и просьба Христа ради.

Безотчий…
Отчего это со мной?
Песок серее самых серых буден.
Нам не уйти от жизни жестяной,
Не так ли, землячок Егор Прокудин?

Мир – без любви.
Сапожник – без сапог.
Эринии вопят, как на эстраде…
Эвксинский Понт шумит, как римский полк
Периода военных демократий.

СИНИЧЬЯ СМЕРТЬ

От ветродуя, стужи, голодухи
Синица залетела на чердак,
Где по щелям в анабиозе мухи
И кавардак.
             .Проверила опилки и стропила,
По балкам пробежала, по жерди,
Где всякий хлам висит, и позабыла
Бояться… И запуталась в сети
Рыбацкой…

Это странное заделье –
Из ячеи капронной выбирать
Не плавники, а коготки и перья,
Синичий пух по воздуху пускать,
Подобный пеплу…
           .Думать о прощанье,
О море том, что всё ещё горит,
О женщине, о давнем обещанье –
Оно мне вновь о счастье говорит.

* * *
В пимах, в полушубке раскрытом
И простоволос
Я выйду к ветлам и ракитам
На зимний откос.

Столпы вертикального снега,
Как души, сквозя,
Восстанут от неба до неба,
А глуше – нельзя…

Ни тише, ни выше, ни ближе.
Но можно – светлей.
Скрываются белые крыши
В распахе полей.

Восходит как бы по ступеням
В белёсый зенит
Безмолвия снежного пенье.
И сердце – звенит.

Пуховые две рукавицы,
Подобье ковша,
И родина, словно синица,
Лежит не дыша…