Засвеченное лето

Галина Крук
Галина Крук – поэт, литературовед, переводчик. Родилась в 1974 году во Львове. Автор нескольких книг стихов и многочисленных публикаций в периодике. В переводах на русский язык стихи публиковались в журналах «Интерпоэзия», «Арион», «Дружба народов», «Сибирские огни».  

* * *
В один из дней мы с бабушкой
поменяемся тенями.
Эта – маленькая, подвижная – это ее,
все удаляется
вслед за солнцем на горизонте.
Моя же – неповоротливая, развесистая,
как яблоня перед хатой.
А уже и яблоки стукают –
на зиму просятся.
А я все не могу догнать бабушку
перед солнцем на горизонте.

ПРОРОК КВАРТАЛОВ

1.

Я же говорил вам:
солнце в полдень
останавливается на вашем доме.
А вы побежали искать другое небо.
И еще помню:
какой-то мальчик
тянул за собой кота
пушистого,
как ребячьи мечты о счастье.
В щелях брусчатки
тогда еще росло былье,
вечность прошла с тех пор, как оно засохло.
Этот мальчик с котом
растоптал его ненароком.
С тех пор и солнце
покинуло ваши кварталы.
Я же говорил вам.

2.

Я же говорил вам:
сладкое надоедает быстрее, чем
охота на сбежавшего кота.
Когда кот
крадется по карнизу,
в глазах его балансирует страх
между парапетом и тротуаром.
Тогда оживает былье
в расщелинах снов
и цветет на нем
грязно-
серо-
красный
цветок кота, который сорвался…
Я же говорил вам.

3.

Я же говорил вам
голосом
вашего чудаковатого соседа,
который прикладывает к фанку
сонеты Алигьери:
раны медленно заживают.
На разбитом колене болит
рана былья.
Содранные до крови пальцы
пахнут испугом кота.
Мальчик,
теперь уже без кота,
ушел по улице на запад
искать дом солнца своего.
Давно уже ушел.
Я же говорил вам.

4.

Я же говорил вам:
только ваш дом
так резко выступает вверх,
оттого что растет
на высохшем былье.
И всякий раз,
когда вы дышите, –
поднимается ветер.
Дышите шепотом!
На вашем доме
останавливается солнце в полдень.
Я же говорил вам.

5.

Я же говорил вам:
ничто не бывает долго таким,
каким вы его любите.
Кот и былье.
Мальчик.
Раскрытые глаза –
две сквозные раны.
Я же говорил вам.

ЗАИГРЫВАНИЕ СО СМЕРТЬЮ ИНГЕБОРГ БАХМАН

редкий поезд приходит прежде времени
редкое пламя останавливается на полдороге
она толкает смерть как закрытые двери
ожидая открытия
а смерть закрылась с той стороны как любимый с другой
и изменяет ей,
каждый раз цинично ей изменяет
она ждет, нетерпеливо выстукивая пальцами
на клавиатуре пишущей машинки
свою жизнь – любовную прелюдию,
которая чересчур затянулась
клавиши выстреливают холостыми,
застревая в щелях между словами
и предметами, неплотно к ним подогнанными
но что поделаешь – ни на одной клавиатуре
не хватает букв,
чтобы оправдать ее, смерти, неверность
этот ее запоздалый приход,
это слащавое подлизывание
когда языками пламени виновато целует старые руки…
Ингеборг, позволь ей,
позволь еще раз себя соблазнить

* * *
до поры до времени
не даешь мне увидеть двух гадюк в высокой траве
за пару шагов от места, где мы сели отдохнуть,
беспечные, с маленькими детьми
и большими планами на будущее

до поры до времени
не даешь мне увидеть уход моих близких,
как разглаживаются их до боли знакомые
мимические морщины,
как застывают и становятся чужими тела.

до поры до времени будто бы бережешь меня
для чего-то другого, большего, страшного,
с чем невозможно жить,
и без чего нельзя умереть

* * *
Почти все сны этого лета засвечены –
наверное, потому,
что не было ни одной достаточно темной комнаты
лето непуганных детей и родителей-сорванцов
кто для нас тогда варил повидла
и вареники с ягодами?
кто приносил эти ягоды из леса?
кто вымазывал нам губы и зубы черникой?
кто отбеливал наши чубы, пока мы сладко спали
даже под прицелом солнечных вспышек
и комариных зуммеров?
и – никакой тебе оскомины от фруктов
никакого расстройства кишечника от немытых овощей,
вытертых о рубашку
и съеденных еще по дороге домой
все эти расцелованные царапины,
которые сразу же забывались,
все эти спасенные нами котята-утопленники
дальнейшая их судьба
выходила за пределы этого лета
лето живых, лето не отягощенных опытом утраты,
лето,
от которого не осталось ни одного негатива на память

НАША ОСЕНЬ С МАЛЕНЬКИМИ ДЕРЕВЬЯМИ

                          высокому дереву Григория Чубая

Так начинается наша осень
с маленькими деревьями
Литература желтеет быстрей, чем листва
кое-кто даже считает, что она уже созрела
для разумного, доброго, вечного,
для понимания человеческой сути,
приблизилась к горизонту ожиданий
среднестатистического украинца,
на душу которого приходится полкнижки,
да и те – еще советские сберегательные.
Чем закончится наша осень
с маленькими деревьями,
если за ними не видно леса?
если писатель – это только человек,
дошедший до ручки
это только человек, дошедший до ручки,

это только человек?..

ВЫПИСКИ ИЗ ДОМОВОЙ КНИГИ

Соседка с девятого после себя оставляет
заметный след на мягком от зноя асфальте
под балконами, где обычно мы играли в классы,
где теперь в дождь собирается грязная лужа
я не могу вспомнить, как ее звали,
как она выглядела, когда еще выглядела
просто время от времени выхожу на балкон и вижу,
как она пролетает мимо меня –
перезревшая женщина-груша
говорили, что она не могла передвигаться по квартире
говорили, сын ее исчез при неясных обстоятельствах
говорили, ей некому было купить продукты
(нет, это несправедливо по отношению к другим,
этого не говорили)
удивлялись:
неужели она не могла пустить каких-нибудь квартирантов,
записать на соседей квартиру, оформить опеку,
не наклоняться через поручни,
не замыкаться в себе…
говорили:
какая же она нерасторопная, какая нетерпеливая
можно было бы залечь на дно,
немного переждать
всего несколько несчастных лет, каких-то несколько лет
до улучшения климата цен на рынке,
до сытой старости,
до счастливой смерти…

ПАМЯТИ ФИЛОЛОГА

Изменяет ему память –
наверное, с кем-то из первых храбрецов,
(скажем, с Васылем Чумаком,
расстрелянным в восемнадцать)
а может, с каким-нибудь прекрасным двадцатилетним
(из варшавской Праги, как Марек Гласко)
или, избави Боже, с одним из этих проклятых поэтов,
с нечеткой ориентацией
и непонятными душевными порывами
(как Верлен, Рембо и еще несколько прочих –
их обычно изучают на третьем курсе)

память ему изменяет,
пока он ходит по всем этим кругам ада Данте,
пока сидит
над супругой Джона Донна в лихорадке,
пока он старается
вывести в люди
всех малолетних детей Роберта Бёрнса,
она находит себе тем временем кого-то другого –
первого встречного Дон Жуана,
Захер-Мазоха или маркиза де Сада
как последняя шлюха,
у которой не осталось ничего святого,
ни Шиллера за душой,
ни последнего Перси Биши Шелли…

но мир не без добрых людей,
которые всегда переживают за ближних,
стараются раскрыть им глаза, сочувственно вопрошают:
что у вас, дорогой,
с этой, как его, памятью то есть –
а что у него с этой, как его, памятью –
уже почти ничего общего,
ничего такого, о чем вообще стоит вспомнить

* * *
есть такая форма человеческих отношений – бывшие любовники
ушедшая нежность временами находит как рецидив заболевания:
болезненное набухание лимфоузлов памяти,
аллергический насморк дистанции,
фантомные боли в теле, которое тебе уже не принадлежит

тогда помогает смотреть на воду, которая кружится
в поддоне душа, поднимая пену,
смывая верхний, отмерший слой эпидермы
с застаревшими рубцами прикосновений и поцелуев

тогда свернувшиеся калачиком
скорчившиеся волоски интимности
на белой эмали поддона – как трещины,
как щели, сквозь которые боишься упасть в никуда

* * *
по дороге на вокзал, провожая женщину, которую уже не любишь
– после всего – за все, что между вами было
что подаришь ей на прощанье –
подошел бы цветок – кактус, к тому же округлой формы,
чтобы не восприняла как фаллический символ
как намек на продолжение.
после ночи, притворной, как неживое пиво
что ты скажешь ей на прощанье
выбивая из подушки запах ее волос:
завтрак готов? жизнь возвращается в норму,
как человек в конце концов возвращается в землю?

повернется ли язык спросить ее:
а ты ничего не забыла?
растерянная, как вещи по комнате, ничего не ответит,
все слова мертворожденные
в этой стране с запретом абортов
по дороге на вокзал жизнь как открытая вновь возможность
в какую сторону пойти и чего сторониться
полночный автобус разрезает ночь
фонари вдоль дороги – как ежи врассыпную
отсеки все, что тянется дольше,
чем песня случайной радиостанции,
находишь ее неожиданно,
когда все другое, кажется, уже закончилось
кто-то поет о том,
как девушка выпадает из окна и летит
делая ударение на «летит», забывая, что «из окна»…

всегда о чем-то приходится забыть, чтобы летать

* * *
Я раскрыла последние двери,
за которыми нет ни тебя, ни меня
другая женщина ходит по кухне в истоптанных тапках,
грохочет посудой,
другой мужчина валяется на диване в спортивных штанах
лениво курит и сплевывает на пол

другая женщина, совсем на меня не похожая,
как две капли –
та, что из моря и та, что из-под крана
другой мужчина, сдутый,
как протертый на изгибах спасательный круг,
зачем же он тут? напоминает о лете?
а разве у этих двоих могло быть какое-то лето?

я раскрыла двери, я впустила свет,
и он бьется здесь, словно птица о стекла,
я открыла двери туда,
где никому нет дела до птицы

другая женщина,
грубая и плоская, как неоциклеванная доска
другой мужчина – крошащийся, безнадежный,
будто трухлявое полено

даже бытовая ссора
не может высечь из них ни одной искры,
развести пожар
Только пепел в пепельнице,
пепел на головах,
всюду – пепел
я раскрыла двери тяжелые, словно крышка гроба,
словно веки умерших,
я раскрыла двери, и я не могу их больше закрыть

К СИЛЬВИИ ПЛАТ

о Сильвия, поставил на меня силок
на ситцевых полях в мелкую клетку

да, поставил на меня силок,
на льняных полях в рубчик

хочет меня поймать
окольцевать, о Сильвия, хочет
на хлопковых полях, мягких как забытье,

обозначить меня, занести в какой-то реестр,
как отмирающий вид, Сильвия

привязать меня, как за ногу, за пару-тройку детей,
чтобы никогда не смогла оставить его, а только:

– мять эти поля в клетку,

– орошать потом эти поля в рубчик,

– обессиливаться и седеть
на хлопковых этих полях, мягких как забытье

о Сильвия, отчего женщина должна платить за свободу
больше, чем Америка?

                                             Перевод с украинского Станислава Бельского

Предыдущие номера
2005
2
2006
2 1
2007
4 3 2 1
2008
4 3 2 1
2009
4 3 2 1
2010
3 2 1
2011
3 2 1
2012
4 3 2 1
2013
4 3 2 1
2014
2 1
2015
4 3 2 1
2016
4 3 2 1
2017
4 3 2 1
2018
4 3 2 1
2019
4 3 2 1
2020
4 3 2 1
2021
4 3 2 1
2022
4 3 2 1
2023
4 3 2 1
2024
1
Предыдущие номера