«Всё на продажу, допустим, но не на витрину…»
Марина Эскина живет в Бостоне, американском городе, где русская поэзия представлена достойными именами. До Бостона был Ленинград, где она родилась, учеба на физическом факультете Ленинградского университета, работа в области физики полимеров.
Это пятая книга Марины Эскиной, одна из которых (для детей) вышла на английском языке. Автор не из тех, кто занимается «продвижением» себя в литературный контекст эпохи. Подобные самообладание и самодостаточность довольно редки сегодня, когда поэты становятся сами себе литагентами и PR-менеджерами. Между тем, негромкий голос Марины Эскиной хорошо узнаваем и чтим коллегами.
Автор книги редко позволяет себя прямое поэтическое высказывание. И, как ни странно, это вызывает больше доверия к автору и лирической героине, чем если бы она напрямую обращалась к читателю. Да, между ними есть дистанция. Она и должна быть. В конце концов, это не семейные хроники.
Книга состоит из четырех «говорящих» разделов: «До первой любви», «Сон разума», «В поисках пшена золотого» и «Благодарю за прикосновение». В сборник вошли также переводы поэзии Элизабет Бишоп.
Всегда обращаю внимание на первое стихотворение сборника. Часто оно ключ к содержимому. В нем есть, точнее, заложено, почти все, что дальше будет явлено читателю.
Нам терпенья не занимать – попутного слова ждать,
Облако ли ангел, мы его – хвать,
загоним в строку, пусть лежит на боку,
если не служит Богу,
белоручка и так балдел, болтался без дел,
зачем-то в подсознание залетел,
неприкаянный ангел сей, ангел молочных рек, киселей,
просроченных векселей,
незрелых плодов из побитых садов,
ангел лишних слов.
Ладно, лети себе мимо, вестимо,
подождем серафима
шестикрылого, нам подавай – лгунам,
пересмешникам, горюнам –
жечь глаголом, углем гореть,
видеть, слышать, дышать, терпеть,
гнать, зависеть, не умереть.
Как в спирали ДНК, в стихотворении заложена информация о боли и надежде. Многое угадывается, не прочитывается, но тем интереснее читать дальше. А название книги, отсылающее к великому поэту первой трети двадцатого века и вызывающее, признаться, поначалу удивление, граничащее с отторжением, с каждым прочитанным стихотворением примиряет с ним.
По стихам читается и биография автора. Вот она, точнее, ее героиня, в которой угадывается и автор, спешит на работу, где «шла в бухгалтерию, брала за всех зарплаты, премии», поскольку, признаётся, «в день получки я была трезва – ценное качество». А вот о своем доме: «О, панельно-блочный, дом пятиэтажный, – / Отчий рай досрочный…»
Марина Эскина, если говорить о принадлежности к какой-либо школе или течению, принадлежит к классическому руслу русской поэзии. Ее не привлекают эксперименты в чистом виде. Обширнейший лексикон, совершенное владение техническим инструментарием и удивительная способность с первых слов нарисовать картину и создать интонацию придают ее поэзии единственный характер.
В стихотворении «Вариации на тему 62-го псалма» автор спрашивает:
Любишь ли ты человечество так, как люблю его я –
не очень?
Поначалу эта строка вызывает оторопь, но потом понимаешь, что автор любит человечество. Но относится к нему как к любимому дитя, которое способно не только на хорошее, но и на гадость.
Затем в одной строфе соседствуют «училка Валентина Яковлевна, директор Антон Петрович» и Дарт Вейдер из «Звездных войн», а также упоминается «Остров сокровищ». Безусловно, контекст объяснит многое, но вот подобных «припольщиков» в тексте Эскиной немало. Это придает многослойность, неоднозначность, что всегда радует и удивляет одновременно.
В цикле «Из писем оттуда», состоящем из пяти стихотворений, автор рисует предметный мир человека, который начинает ощущать старение. Хотя речь ведется от первого лица, лирическая героиня наблюдает за собой словно со стороны. Хладнокровно и подробно отмечает:
Связи нет в обрывающихся рассказах,
пахнет гнилью воды в щербатых вазах,
неухоженной старостью, страхом,
цветочным прахом,
шоколадом, ванилью,
книжной пылью,
чем-то забытым.
Акмеистическая точность и достоверность характерна для поэзии Марины Эскиной. Предметная жизнь рядом, и она вписывается в жизнь и лирической героини, много видевшей, много знающей и немного уставшей от этих знаний. Но какой бы опыт ни был за плечами, мучительный поиск ответов на насущные вопросы не прекращается:
Так ли нас задумывал ты, Господь?
Рай был пересыльный пункт? В этом план?
Как же воля, свобода, подобие, образ, дух?
Оступиться и, падая, вдруг взлететь,
То ли ангел, то ли птица, то ли тополиный пух.
И того и этого на горсть, на сухую треть.
Переводы американской поэтессы Элизабет Бишоп представлены в книге не отдельным разделом, а соседствуют с авторскими стихами. Безусловно, поэтический голос Бишоп близок Эскиной. Сдержанность, скрытая чувственность и достоверность деталей объединяют двух поэтов. Не сомневаюсь, что переводчик сумела передать все тонкости и изящество слога Элизабет Бишоп – во всяком случае, переводы читаются органично и воспринимаются как прекрасные стихи на русском языке.
В стихотворении «На переводы из Элизабет Бишоп» автор проговаривается и о себе. Это своего рода поэтическое и даже человеческое кредо. Не случайно им закрывается сборник.
Говорят, что твои стихи холодны как рыбы,
не поэтичны, как земноводные, впрочем, довольно.
Благодарю за прикосновение к ним, еще бы:
я ведь сама такая, когда мне больно.
Так же ищу за лесом свои деревья,
играя в прятки с близким, пленяясь далью.
Стараюсь не смотреть на снотворное с вожделеньем,
уравновешенной слыву, сильной, люблю Италию,
как ты любила Бразилию, Париж, мужчин, женщин,
текилу, виски – лучшие средства против астмы, экземы.
О своих болячках умолчу, кроме, пожалуй, трещин
под ногтями (мешают мыть посуду). Все мы
прячем любовь от соглядатаев, дыхания в спину,
сплетен, догадок – так появляются травелоги.
Всё на продажу, допустим, но не на витрину
меж твердью и океаном, где мы и наши слова – убоги.
Это поэзия, которая нуждается в осмыслении. К ней хочется возвращаться, чтобы уточнить какие-то строки и снова погрузиться в удивительно лиричный и умный мир, в котором живет поэт.
Предыдущие номера
