Толкователь спамов

Александр Кабанов
Александр Кабанов родился в 1968 году в Херсоне. Лауреат «Русской премии», премии «Anthologia», премии журнала «Интерпоэзия». Главный редактор журнала «ШО». Стихи публиковались в «Новом мире», «Знамени», «Октябре», «Арионе», «Континенте», «Дружбе народов», «Интерпоэзии», переводились на украинский, английский, французский, немецкий, польский, сербский, финский, нидерландский и другие языки. Живет в Киеве.

* * *
Протрубили розовые слоны –
над печальной нефтью моей страны:
всплыли черти и водолазы…
А когда я вылупился, подрос –
самый главный сказал: «Посмотри, пиндос,
в небесах созрели алмазы,

голубеет кедр, жиреет лось,
берега в икре от лосося,
сколько можешь взять, чтоб у нас срослось,
ибо мы – совсем на подсосе.
Собирай, лови, извлекай, руби
и мечи на стол для народа,
но вначале – родину полюби
от катода и до анода,

чистый спирт, впадающий в колбасу –
как придумано все толково:
между прошлым и будущим – новый «Су»
и последний фильм Михалкова.
Человек изнашивается внутри,
под общественной под нагрузкой,
если надо тебе умереть – умри,
смерть была от рожденья – русской…»

…Ближе к полночи я покидал аул,
по обычаю – выбрив бошку,
задремал в пути, а затем – свернул,
закурил косяк на дорожку:

подо мной скрипела земная ось,
распустил голубые лапы
кедр, на решку упал лосось –
римским профилем мамы-папы.

Вот и лось, не спутавший берегов,
в заповедном нимбе своих рогов,
мне на идиш пел и суоми –
колыбельные о погроме.

Что с начала времен пребывало врозь,
вдруг очнулось, склеилось и срослось:
расписные осколки вазы –
потянулись, влажные от слюды,
распахнулись в небе – мои сады,
воссияли мои алмазы.

БЫВШИЙ ДИКТАТОР

В шапочке из фольги и в трениках из фольги –
я выхожу на веранду, включив прослушку:
чую – зашевелились мои враги,
треба подзарядить лучевую пушку.

Утро прекрасно, опять не видать ни зги –
можно курить, но где-то посеял спички,
…альфа-лучи воздействуют – на мозги,
бета и гамма – на сердце и на яички.

Чуть серебрясь, фольга отгоняет страх,
жаль, что мой гардероб одного покроя,
вспомнилась Библия – тот боевик в стихах,
где безымянный автор убил героя

и воскресил, а затем – обнулил мечты;
что там на завтрак: младенцы, скворцы, улитки
и на айпаде избранные хиты –
сборник допросов, переходящих в пытки?

Если на завтрак нынче: сдобные палачи,
нежные вертухаи, смаженные на славу, –
значит, меня настигли вражеские лучи,
сделаю из фольги новую балаклаву.

Значит, пора исчезнуть во сне, в Крыму:
ангел-эвакуатор, бледный, как будто смалец –
вдруг показал мне фак, и я отстрелил ему
первую рифму – палец.

* * *
Я принимаю плацебо молитвы,
рабиндранатовый привкус кагора,
вот и грибные посыпались бритвы –
ищут, недавно открытое, горло.

Я выезжаю в седане двухдверном
и с откидным, получается, верхом,
располагая характером скверным,
что и понятно по нынешним меркам.

Нам напевают пернатые тушки
кавер шансона из Зиты и Гиты,
и безопасности злые подушки –
перьями ангелов плотно набиты.

Пальчики пахнут Сикстинской капеллой,
свежим порезом, судьбою заразной:
в белой машине, воистину белой,
неотличимой от черной и красной.

* * *
Я понимал: избыточность – одно,
а пустота – иная близость к чуду,
но, только лишь за то, что ты – окно,
я никогда смотреть в тебя не буду.

Там, на карнизе – подсыхает йод
и проступает кетчуп сквозь ужастик,
какую мерзость ласточка совьет –
в расчете полюбить металлопластик?

Я понимал, что за окном – музей
с халтурой и мазней для общепита,
и вытяжка из памяти моей,
как первое причастье – ядовита:

то вновь раскроют заговор бояр,
то пукнет Пушкин, то соврет Саврасов,
…уходят полицаи в Бабий Яр –
расстреливать жидов и пидорасов,

и полночь – медиатором луны –
лабает «Мурку» в африканском стиле,
я понимал, что люди – спасены,
но кто тебе сказал, что их простили?

ТОЛКОВАТЕЛЬ СПАМОВ

Я остался на осень в Больших Сволочах
и служил толкователем спамов,
мой народ – над портвейном с порнушкою чах,
избегая сомнительных храмов.

Я ходил по дворам – сетевой аксакал,
как настройщик роялей и лютней,
не щадя живота, я виагру толкал,
увеличивал пенисы людям.

Возвращаясь на точку и пыльный айпад
протирая делитовым ядом,
вдалеке, из-под ката, виднелся закат,
был мне голос негромкий, за кадром:

«Се – ловец человеков идет по воде,
меч, карающий – Богу во славу…»,
я припомнил чужую цитату в ворде:
«Беня знал за такую облаву…»

Забывая в смятенье логин и пароль,
черный шишел меняя на мышел,
я покинул содомную эту юдоль
и на Малые Высерки вышел.

Будто окорок вепря – коптился вокзал,
расставанием пахло до гроба,
больше жизни любил, но покуда не знал,
что в любви – я опасен особо.

ЛАСКАТЕЛЬНОЕ
                         …мечетушка
                                     Игорь Караулов

Жили-были в Расейской штатушке,
в чистом тереме, в казематушке:
две сестры – язычком остры,
лесбиянушки свет мохнатушки.

Как любили они друг друженьку,
как просились они наруженьку,
дал им Боженька дивные имена:
Жизнь и Сказка, а смерть – одна,

да одно в сенях оконце овальное –
помещение глухое, подвальное:
потолок такой – не отыщешь дна,
а вокруг – Москва,
        .вся насквозь видна:

и дворцы, и простые камушки…
…возвращаются мусульманушки –
из высокой своей мечетушки,
в черно-белое разодетушки.

…В синагогушку, поскореюшки –
тротуар бороздят евреюшки:
потому, что опять — шабатушка,
и Москва им – родная матушка.

Люблино обнимает Митино –
русских видимо и невидимо,
дал им Боженька чудные времена,
а вот слов ласкательных – ни хрена,

и блестя оружейной смазкой –
вновь сливаются Жизнь со Сказкой,
потому что любовь – одна.

* * *
«Хьюстон, Хьюстон, на проводе – Джигурда…»
…надвигается счастье – огромное, как всегда,
если кто не спрятался, тот – еда.

А навстречу счастью: тыг-дык, тыг-дык –
устремился поезд: «Москва – Кирдык»,
в тамбуре, там-тамбуре проводник
бреет лунным лезвием свой кадык.

Мы читаем Блокова, плакая в купе –
это искупление и т.д., т.п.
«Хьюстон, Хьюстон, на проводе – проводник,
проводник-озорник, головою поник…»

За окном кудрявится, вьется вдалеке –
дым, как будто волосы на твоем лобке,
спят окурки темные в спичном коробке.

«Хьюстон, Хьюстон, – это опять Джигурда…»
золотой культей направляет меня беда:
«Дурачок, ты – всовываешь не туда,
и тогда я всовываю – туда, туда…»

* * *
Если бы я любил свое тело,
черное тело, украшенное резьбой,
и мне бы шептали Андерсон и Памела:
«Саша, Саша, что ты сделал с собой?»

На плечах – подорожник,
под сердцем – взошла омела,
несмолкаем вереск в подмышечных сорняках,
ох, если бы я любил свое тело,
кто бы носил его на руках-руках?

Кто погрузил бы его в ковчег Арарата,
тело извилистое, с накипью снов,
как змеевик самогонного аппарата
или основа основа основ основ.

(ИЗ ЦИКЛА «ЦИРКОВЫЕ»)

1.

Цирковая династия: терракотовые артисты,
император перед финансовой бездной:
овладев секретаршей, инсталлирует Windows Vista,
только юная акробатка смеется из поднебесной,

зависая под куполом, от пальчиков ног до макушки
в лунном свете, едва удерживаясь на опорах…
А еще – ее выстреливают из пушки,
но вчера император велел экономить порох.

Буква «О» в кавычках – горящий обруч, смертельный номер,
каждый вечер, вжимая пивной живот,
пожилой учетчик глазел на нее и помер,
а вот что он записывал в свой блокнот:

«Понедельник: трусики из шанхайского шелка,
белые, в спелых вишенках. Не забыть очки.
Вторник: черные, кружевные и только.
Среда: золотистые светлячки.

Четверг: она заболела. Говорят, сильная рвота.
Пятница: публика – сборище похотливых макак,
сплетни про ее беременность. Суббота:
она без трусиков. Это хороший знак…»

2.

Цирк, цирк, вернее, чирк, чирк – отсырели,
спички, слышится плач младенца, прокашливается трубач,
длинная, хрупкая тьма в дырочках от свирели,
запах свежих опилок, и снова плач.

Ослепительно взрывается великанский
апельсин, разбрызгивая электрический сок,
утираешь лицо от выходки хулиганской,
и оркестр наяривает марш-бросок.

Выбегают униформисты, жонглеры тасуют кольца,
акробаты впрыгивают на батут,
иллюзионист приглашает еще одного добровольца:
«Постойте здесь. Проткните шпагой вот тут…»

Наступает черед танцевать слонам и собакам,
дрессировщик – волосы в перхоти, зевающий лев,
скачут пони, обдавая зрителей аммиаком,
постепенно манеж превращается в хлев.

Шпрехшталмейстер радуется, что полон
зал: эквилибристу негде упасть,
и в конце представленья выходит горбатый клоун,
издевательски ощеривая акулью пасть.

Он ведет себя не смешно и ужасно глупо,
древний голод переполняет его зрачки,
что еще чуть-чуть, и ворвется в зал цирковая труппа –
в трупных пятнах, кромсая публику на куски.

Предыдущие номера
2005
2
2006
2 1
2007
4 3 2 1
2008
4 3 2 1
2009
4 3 2 1
2010
3 2 1
2011
3 2 1
2012
4 3 2 1
2013
4 3 2 1
2014
2 1
2015
4 3 2 1
2016
4 3 2 1
2017
4 3 2 1
2018
4 3 2 1
2019
4 3 2 1
2020
4 3 2 1
2021
4 3 2 1
2022
4 3 2 1
2023
4 3 2 1
2024
1
Предыдущие номера