Сквозь Галилееву трубу

ОЛОВЯННЫЙ СОЛДАТ
Из Мориса Карема

Оловянный солдат
Ест один шоколад;
Деревянный солдат
Только пряникам рад;

Желудевый солдат
Обожает бисквит;
А бумажный солдат
Марципанами сыт.

Ну а просто солдат,
Павших в битве, едят
Черви братских могил
И цветы у оград.

СКВОЗЬ ГАЛИЛЕЕВУ ТРУБУ

                                Per satisfare a Vostra Signoria
                        Illustrissima, racconteró brevemente
                        quello che osservato con uno de’ miei
                        occhiali guardando nella faccia della Luna;
                        la quale ho potuto vedere come assai
                        da vicino…[1]

                             (Письмо Галилея Антонио Медичи 7 янв. 1610 г.)

Сквозь Галилееву трубу,
Когда в нее впервые глянул,
Увидел я отца в гробу –
И ужаснулся, и отпрянул.
Открылись мне в единый миг
Круги и тени, складки, пятна;
И страшен был родимый лик,
Приближенный двадцатикратно.

«Таков есть новый сей прибор;
Но чтоб служил, как должно, оный,
Хочу предупредить, синьор:
Труба должна быть закрепленной.
Все искажает дрожь руки,
Ее приводят в колебанье
Наималейшие толчки,
Биенье крови и дыханье».

Наука чудеса творит
И в эмпиреи нас уносит;
Но «помоги» не говорит
И чаще приезжать не просит.
Она сверкает как болид
В ночных зрачках гиперборея –
И лунной перхотью кропит
Седые космы Галилея.

ОСЕННЕЕ
Из окна

Ваня с Маней во дворе –
Парень с девкой, ясень с кленом –
Загрустили в октябре
О своем, вечнозеленом.

Что зима недалека,
Всей корою знают оба –
И, раздевшись донага,
Вздрагивают от озноба.

* * *
Грабарь холодный миновал,
и наступил Саврасов смутный –
щемящий, зябкий, неуютный –
и неба дрожь нарисовал.

Сгибаясь под крикливой ношей,
стоят березки, погрустнев,
и грач в сугробе – как галоша,
нашедшаяся по весне.

РУССКИЙ АВАНГАРД,
или ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ИВАНА КУПАЛЫ

Остатки дня в темнеющем окне…
За ним, как привиденье в простыне,
Маячит Будетляндии царевич
И хитрый бес по имени Бурлюк;
Не так он страшен, как его Малевич,
Хотя и крив; а Нарбут однорук.
Таращит зенки на него Зенкевич
(Которых ровным счетом полтора).
Пора, пора, летите со двора!

ПРОЦЕСС

представьте такую картинку
в воронку струится песок
песок этот крутит
т у р б и н к у
в турбинке
рождается
ток
сей
ток
беспре-
рывно питает
ф о н а р и к
(да скроется мгла)
который нам и освещает
печальные эти дела

ПРИВЯЗКА К МЕСТНОСТИ

                       Shoot from the left eye of the death’s head.
                                      Edgar A. Poe, “The Golden Bug”

Так где же он, омфалос, пуп Земли?

Геодезист фуражкой вытер пот
за ним прихрамывая шла тренога
как лошадь в поводу а впереди
легавая бежала то и дело
на месте застывая и в пыли
ища знакомый след – вот он свернул
(скала епископа и чертов стул)
в проход между глухими гаражами,
а там тупик и стенка высока
на кирпиче эмблема «Спартака»
и череп со скрещенными костями
(стреляй из глаза мертвой головы!)
шальная электричка из Москвы
в два пальца просвистит — — — —
                                   .отмерь шагами
                         .на запад восемьсот
                                   .и сто на юг

Здесь дом стоял.
                   .Тропинка шла вокруг
Веранды. Двор заросший, как ковром,
Гусиною лапчаткой. За окном
Крапива и расшатанный забор,
За ним на турнике сосед Егор
Подтягивался раз до сорока
И, спрыгнув, говорил: «Броня крепка!»
Мяч улетал туда, и мы его
Искали средь картофельной ботвы.
А по ночам с дивана моего
(Стреляй из глаза мертвой головы!)
В квадрате форточке я видеть мог
Меж веток звездочку одну. Волхвы
Ее бы не заметили. Тусклей
Старушечьей слезы, она была,
Как крошка с королевского стола,
Ничтожной, – но она была моей.
Увы! Как мне узнать ее теперь
Без рамочки прицельной? Дом снесен.
И не войти мне снова в ту же дверь.
Один на берегу реки времен
Стою – смотрю вокруг – и не могу
Найти ни кленов тех, ни липы той,
Что я облазил в детстве. Где росла
Вот эта вишня: около крыльца
Иль дальше, у сарая? Хоть какую
Найти зацепку, привязаться к ней –
И я бы мог определить то место,
Где мой диван стоял. Не из него ли,
Из этого дивана, я украл
Все строчки до одной? – «Милее нет
Той стороны, где резали пупок». –
Каков же плод науки долгих лет
И в чем же, так сказать, ее урок?
Что, наконец, подсмотрят очи зорки
На высоте всех опытов? Увы! –
Засни в Перловке и проснись в Нью-Йорке.

Стреляй из глаза мертвой головы!

[1] Для удовольствия Вашей светлости, опишу кратко, что я наблюдал, глянув в один из своих окуляров на лик Луны, который я мог видеть как будто совсем близко (итал.).