Сад за окнами

Я уже писал о стихах Лилии Газизовой в рамках «Книжного ряда» – тогда это была тонкая, выверенная как издательски, так и по построению, при этом абсолютно беспафосная книжка «Дети февраля», вошедшая в качестве раздела и в новую. И, сейчас перечитав ту, трехлетней давности, свою реплику, я готов еще раз под ней подписаться, разве что совсем немного сместив акценты.

Конечно, часть всегда отличается от целого, то бишь раздел от большого и определяющего сборника, впитавшего его в себя. Но у Газизовой – наверное, благодаря ее своеобразной и неизменной «невесомости», некоего очень плотного стояния на земле, что «женской» поэзии вообще свойственно, и одновременной оторванности от нее (она разглядывает каждый ее уголок, незначительные мелочи) – отдельные, как будто по своим делам текущие каналы свободно вливаются в общее русло. Книга, писавшаяся не один день, ничуть не выглядит разрозненной.

Этот автор не из тех, кто бросается из стороны в сторону.

Ее плавность и ненавязчивость – пожалуй, два определяющих качества. И даже самые жесткие Лилины стихи – не попытка вызвать к себе повышенное внимание или тем более желание объявить кому-то войну. Это выражение состояния на данный момент, вот и все. Так и должно быть. Стихи не должны рождаться в колбах.

Себя цитировать неловко, но если поднять ту рецензию, сказать то же, но чуть другими словами, то, наверное, можно перефразировать:

«Уловив вокруг себя некую мелочь, дуновение, Газизова оставляет овеществленным первое, но и второе при этом никуда не улетучивается. Ее стих – наблюдающий (еще вернее – мыслящий, наблюдательный). И все это с присущей ей теплотой и приятием мира, какими бы сторонами он к ней ни оборачивался».

Лилия решилась на издание книги в твердой обложке – что называется, промежуточно-итоговой, а это поступок для любого поэта узловой, к которому он идет долго, не без сомнений и ошибок. Туда вошли прошлые книги, и выстроились не по росту, как обычно бывает, а дополняя друг друга, не сбиваясь при этом в кучу.

Ее поэтика оказалась не то чтобы непротиворечивой, но лишенной внутреннего раздрая. Стихи, где ни открой, такие же спокойно-созерцательные с осязаемой энергией, упорно ищущей выход, но успокаивающиеся где-нибудь на уровне пасторали или спасающиеся юмором, без чужеродных побегов в разнообразные эксперименты и ответвления, без истерических взрывов.

Самое удивительное, что в книге избранного, вопреки ее предполагаемой неподъемной тяжести (называется она скромно – «Верлибры», и весит-то немного, что явный признак «отсечения лишнего»), сохранилось важнейшее свойство стихов Газизовой: легкость речи. Цельность циклов состоит не в том, что они написаны об одном и том же, а в том, что написаны на одной волне. Поэтому стихи не рассыпаются, а ищут друг друга.

Всем нам прекрасно известно: можно читать какую-нибудь стихотворную подборку и устать уже через одну строфу, чтобы невольно задаться вопросом: о чем мне хотят сказать и зачем? Дело тут не в густоте письма, Лилия тоже может писать густо, но это не ее установка, скорее наоборот.

Как верлибрист она все-таки повествовательна, а у верлибра есть свойство или уходить в заумь, или опрощаться до прозы. Здесь, по-моему, нет ни того, ни другого. Есть именно сплав. Рассказ, но не поучительный или очень веселый, скорее медитативный.

Есть работа голоса, о чем, кажется, кем-то уже было сказано. Стихотворение ведет не ритм, не сюжет, а именно интонация, держащая на плаву всю хрупкую и уязвимую конструкцию произносимого. Еще ее держит посыл и проникновение в то, что именно и почему говорится.

Несла тебя на вытянутых руках
Бережно, нежно,
Улыбалась нехитрым мыслям.

Реки вброд переходила –
Татарские, русские, всякие…
Слышала, не слушала слова –
Холодные, теплые, разные…

Но большую гору не одолела.
У подножия положила.

Буду следить издалека.
Буду беречь издалека.
Руки несладко болят –
Пустые…

Конечно, неверно делить сборники изнутри не так, как поделил автор, но у Газизовой действительно есть две главные точки возврата. Это недавно ушедший муж, наш общий друг – поэт и издатель Андрей Новиков, которому посвящен весь раздел «Касабланка» и такое вот – через «не могу» написанное, чудовищно больное стихотворение, уже где-то выходящее за рамки собственно литературы. А до этого была одноименная книга. Но Лилия и это пережила, и только она сама знает, как. Потому что в их счастье усомниться было невозможно.

И еще это «город» – слово, может быть, чаще всего повторяющееся в стихах Лилии, – город Казань, который для нее гораздо больше, чем место проживания. И всегда это менее всего нечто экскурсионно-описательное – скорее, чувственное. Отношение к нему, как к родственнику, отцу, старшему брату. Она видит в нем какие-то прожилки, тайные ходы, следит за его переменами, словом, это постоянный разговор, даже подначки, – монолог, разворачивающийся в диалог. Ответная реакция уже заложена в стихотворение и принята собеседником – он не остается посторонним, он более чем реален. И Лилия чувствует его реальность сильнее, наверное, чем свою собственную, какой бы странностью это ни казалось. Если вдуматься, мир, а город тем более, никогда не молчит, просто его язык невербален. А если мы его не слышим или слышим искаженно – вероятно, он не хочет с нами разговаривать.

Рыжеволосой бестией
Красться
Вдоль ночных кварталов Казани
После ночи распутной
И злой.
Вглядываться в лица водителей
Машин, проезжающих мимо.
На меня они смотрят с любопытством,
Зачем и откуда бредет
Эта усталая женщина
В час, когда
Спят и птицы.

Неприлично спать на рассвете,
Точно суслики в норках.
Нужно рыжеволосой бестией
Красться
Вдоль ночных кварталов Казани.

Можно и нужно
Много чего делать
На рассвете.
Только не спать.
Только не спать.
Только не спать.

Или:

Денис Осокин сказал,
Что я ключ к городу К.
А мне –
Закрыть бы город на три дня.
Чтобы не было в нем
Ни жителей, ни гостей.
Пусть бы
Они погрузились в сладкий
Привольный сон.
А я бы ходила
По улицам старым
И улочкам,
Трогала шершавые камни
Башни Сююмбике.
Я всматривалась бы
И вслушивалась бы
В краски и звуки,
Вспоминая смычки и пуанты
Печального детства…
И стояла бы долго
У памятника Пра моего – Муллантура…
Тихо-тихо было бы в моем городе.
И ушли бы обиды мои.
И поняла бы я город свой.
И простила бы
По-детски…
По-царски…

Бросающаяся в глаза простота и открытость Газизовой на самом деле – не маска наисовременнейшей «продвинутой» поэтессы, не игра, хотя она отлично понимает, как пишутся разного рода стихи, и уж тем более никакая не инфантильность; Лилия, очень умный человек, нашла пространство своего обжитого, но и всегда загадочного уюта, где не нужно ничего выдумывать. Это органика в чистом виде, которую взять неоткуда, поскольку она либо есть, либо фатально отсутствует.

Даже в цикле на смерть любимого она не требует от нас слез и жалости, она очень мужественна и провожает, параллельно расправляясь с ними, свои переживания и страхи туда, где они уже не цепляются за нее, а наоборот, прячутся по своим нехорошим укрытиям.

Разумеется, как и любой поэт, она нуждается в читательском внимании, но привлекает его не с достойным лучшего применения упорством, как многие верлибристы-эстрадники: неожиданным парадоксом, ошеломительной сменой темы… Ее стихи, как правило, продуманны, она – это она, говоря условно, никогда не забывающая всерьез, что не осталась все-таки в одиночестве в ночной или пустой Казани. Но, прекрасно владея приемами верлибра, Лилия относится к ним не как к самоцели.

Форма нарастает на содержание, а не наоборот. А потом: ну как ты уже умеешь с ней обращаться… Читая формально безупречные вещи, часто замечаешь, что они написаны от внутренней пустоты, которая отчаянно драпируется словами. (В этом смысле многие бесталанные авторы гораздо более честны: им есть что сказать. А если их научить, не факт, что они будут помнить, откуда вышли и какое послание человечеству когда-то несли.)

Но это к слову. В любом случае, моим любимым стихотворением в этой очень ровной, приятной и аккуратно изданной книжке Лилии Газизовой останется полностью со-родственное ей одностишие (а одностишия тем и хороши, что это, по сути, выдох, который обработка может только испортить):

И чтобы окна выходили в сад.

[1] Лилия Газизова. Верлибры. – Казань: Татар. кн. изд-во, 2016.