Поминки по Финнегану

Русская школа перевода уникальна. Я никогда не удивлялся тому, что она могла и может все. Но есть произведение, к которому и подступали, и отступались. Это легендарная стихопроза Джойса, у которого и с «Улиссом» на нашей почве не все складывалось так, как бы нам хотелось. Что касается «Финнегана», судя по всему, только единицы представляют, что делать с этим словообразовательным задором. И попытка киевлянки Ольги Брагиной его перевести сама по себе заслуживает уважения. Это небольшая часть ее перевода, но часть обычно отвечает за целое.

Виталий Науменко

По течению реки, мимо церкви Адама и Евы, от уклона берега до изгиба залива несет нас удобный, как комод, замкнутый круг водоворота деревенской жизни, описанный философом Вико, обратно к замку Хоут и окрестностям.

Это не сэр Тристрам, игравший на виоле-д’амур, из-за неспокойного моря вернулся, из Северной Арморики, на этот берег чахлого перешейка Малой Европы, чтобы продолжить свою пенисоционную войну на полуострове; это не камни скалы Топсойер были отнесены рекой Окони к ногам гаджо графства Лоренс, попрошайничаюших на дорогах, ведущих к Дублину; это не далекий отблеск неопалимой купины кричит: «Я есмь» и нарекает: «Ты Петр»; это не волк в козлиной шкуре целится прикладом в старого слепого Исаака, подобного быстро загнанной дичи; несмотря на то, что в суете и тщеславии все средства хороши, это не сестры-близняшки Ванесса и Стелла злятся на двуединого Натанджо. Два галлона хмельного напитка сварил Джем или Шен при свете дуговой лампы, и блестящий красный край королевского венца радуги витал над поверхностью вод.

Падение

(бабабадалгараткамминарроннконнброннтоннерроннтуоннтуннтроваррхоунаунскаунтухухурденентурнук!) цитадели Уолл-Стрит и старика Томаса Парра снова обсуждается после раннего ухода ко сну и в дальнейшей жизни всеми христианскими менестрелями. Великое падение стены из яичной скорлупы повлекло за собой, с уведомлением за короткий срок, пфуйпадок Финнегана, цельного ирландца, шалтаесбежавшего, который, не откладывая в долгий ящик, отправляет любого, кто спросит о стене, в западные земли мертвых на поиски его болтаепальцев: место, где их тела были пронзены копьем шлагбаума, находится на холме Касл-нокаут в парке, где апельсиновые деревья покоятся в зелени с тех пор, как термопластик влюбился в реку Лиффи.

Что за лязг оружия в противостоянии желаний, боги-устрицы остготов душат богов-рыб вестготов! Брекекекс, коакс, коакс! Улалу улалу улалу! Ква!

Где партизанские войска Бодлера, вооруженные баделерами и протазанами, изгнаны гранатометом учителя математики Малахуса Макгрейна, и жители Вердена стреляют на рассвете из людоедских баллист по белым мальчикам в белых капюшонах.

Осаждающие с африканскими копьями ассагай и град бумерангов. Дитя содомского греха, я охвачен страхом!

Бесславная кровь святого Лаврентия, спаси нас! Войска в ужасе взывают о помощи неистовой сиреной. Церквоцид: пошлина безумного колокольного звона.

Какие нежные дубины для неумышленных убийств, что за кашель церковных стен, открытые всем ветрам и продырявленные воздушные замки!

Какие «вели-мне-любить» протестанты, соблазненные «отпускаю-тебе-грехи» католиками! Что за истинное ощущение появления соломенного хвоста кометы с такой громкой мнимой икотой, подобной гласу Иакова!

О сюда сюда сюда как убийца Бальдура слепой Хед распластался, встретив в пылемраке отца греха, но (о, мои сияющие звезды и тело!) как его благородное знамя достигло самых высоких небес бигбордом ненавязчивой рекламы!

Но были ли это силы и власти? Изольда? Ирландцы были северными швецами водостоков? Древние дубы, сейчас они покоятся в торфяном болоте, и Ева скачет вокруг пепла Адама.

Упади, если желаешь, но подняться ты должен:

и так быстро фарсовый фарш маяка Фароса Александрийского не превратится в мирского финикийского феникса, описанного в книге Сета.

Строитель Финнеган из «Неверной руки», вольный каменщик, жил на самой широкой улице, где кипела театральная жизнь, какую только можно себе представить в его далекой двухкомнатной хижине, освещенной лучиной, которой никогда не достигали сообщения, предназначенные для усадеб, пока судьи пророка Исайи не даровали нам «Числа» или книгу Гельвита «Второзаконие» (вчера он буйно и серьезно врезался головой в бочку, чтобы омыть прозрачной водой черты своего будущего, но поскольку он немедленно наполнил ее снова с помощью силы Моисеевой, воды расступились и испарились, и весь «Гиннесс» Книги Бытия достиг своего исхода, что должно было продемонстрировать вам, каким малым, поклонником Панча и Джуди и знатоком Торы, он был!), в свои восемьдесят лет этот необычный человек с лотком для переноса кирпичей, цемента и доктрин заваливал учебные учреждения хутора Пьянчуги и дома жителей берегов желтой реки Имярек.

Он испортил, превратив в тухлое яйцо, малышку из Зазеркалья женушку Энни своим тошнотворным дружком. С ее несвежими волосами, подобными шерсти борзой, в руках подоткните свое одеяло и приступайте к исполнению роли своего амплуа.

Часто жаждущий выпить, как амфороподобный строитель стены Бальб, в шапке Митры на голове, с большим мастерком в кулаке и в костномасленой спецовке, которую он орошал с привычной нежностью к предметам гардероба, как Гарун Хильдерих Эгберт, он калигулировал бы путем умноможения высоту жидкости над уровнем стакана и количество солода, пока раскачивался в свете ночника хмельного дурмана, с любовью к которому он был рожден, его круглая башня былых времен должна восстать в необработанной каменной кладке (даруя огромную радость!), увитый черной бузиной из царства Ваала небоскреб универмага «Вулворт», самой прежасной эльфовой башни Земли, возникшей из пустоты и возвышающейся до небес подобно Гималаям, иерархитектурнапыщенной, с удивительным пучком неопалимой купины на ее вавилонской погремушке, и шумные воры первородства с резцами поднимают и опускают со звуком трения свертывающиеся корзины.

Сначала раскрыл он герб и имя: Веселий Буслаев из Великанборо. Его геральдический герб бастарда на зеленом поле со служанками, волнующий, серебряный, козел под дубом, оруженосец, ужас глупца, рога. На щите его герба горизонтальная полоса, лучник с натянутым луком, солнечный гелиотроп, второй цвет – пурпурный. Самодельный виски для фермера с мотыгой. Хохохо, мистер Бело-Финн, вы станете мистером Финнеганом снова! В какой-нибудь комедии, идущей в понедельник, о, вы виноградная лоза! Вечер воскресенья и, ах, вы винный уксус! Хахаха, мистер Фанн, вы будете очищены снова!

Как агенты стали в тот трагический грозовой четверг виновниками муниципального греха? Наш дом из кубиков Каабы все еще трясется, как свидетель, слышавший гром на горе Арафат, но через столько веков мы тоже слышим хористов царицы Савской в ветхих одеждах и нехалифицированных муэдзинов, которые превращающают в клеветника белый камень, низвергнутый с небес. Поэтому останови нас в нашем поиске справедливости, о, Вседержитель, когда мы просыпаемся и берем зубочистку, и прежде чем мы свалимся на перину, и ночью, когда исчезнут звезды! Потому что один намек на соседское пиво в надире лучше, чем подмигивание насчет абсента в зените. В противном случае шептун склонит нас к греху, как тот ректор, который поднял на смех у могилы пророка бедуинов с гор и цыган Египетского моря. Хрустящий папоротник собранного урожая должен решать. Тогда мы узнаем, будет ли праздник в пятничной мечети. Она обладает даром пророчества в определенном месте и иногда отвечает мечтательным погонщикам верблюдов. Осторожно! Осторожно! Это может быть отсыревший по ошибке кирпич, как говорят некоторые, или колоссальный ляпсус его заднего прохода, с точки зрения других (к настоящему времени общее количество вариантов истории достигло тысячи и одной). Но, как ни прискорбно, Ева действительно съела червивые плоды яблони, увитой плющом, (что сочетается с ужасами Валгаллы – катящимися роллс-ройсами, менгирами Карфакса и тесного Стоунхенджа, могильными дольменами, деревьями Тристана, протестантскими горлопанами, самоходными повозками, деревянными иппо-качалками, автопарком Флит-Стрит, переворачивающимися такси княжества Турн-унд-Таксис, мегафонами Филеаса Фогга, цирками и собраниями жителей административного района, королевскими базиликами, ареопагодопланами, покупательницами, которые выносят товары в чулках, веселым шепотом, полицейскими-стриптизерами в плащах и макленбургскими шлюхами, которые стреляют копейку, и бараками Мальборо в скале, где спит Мерлин, и старым пристальным передним двором, и черными, как гнилой картофель, пучками рабочих тростей по шиллингу за дюжину, и нависшими облаками омнибусов, которые скользят по Семьдесят первой улице, и деррижаблями, которые шпионят на углу улицы Не-говори-портному-Тому, и дымом надежд, и суетой кокоток, сторожей, подметальщиков и звонарей Ромвилля, башнями из прекрасной грязи, пускай тяжким трудом не воздвигнешь стену, и всем этим сыр-бором воззваний с крыш, кровля для возможного и риф для моста Исаака Батта, столкнуться с которым согласен простофиля Светоний), и, предупрежденный ее болезненной бледностью, любитель ипподромов Фил чувствовал себя полным хмеля до краев.

Перевод с английского Ольги Брагиной