Огонь и голоса

*   *   *
то на радость, то на горе, то отважна, то боюсь,
но плыву в открытом море, пробуя его на вкус,
то веслом гребу, то ложкой, то расправив паруса,
продвигаюсь понемножку на огонь и голоса.
замечаю: берег, птицу и раскидистую ель,
только бы с пути не сбиться, только бы не сесть на мель.
загляну к друзьям с дороги, поболтаем не спеша,
отдохнут спина и ноги, отогреется душа,
рюмка водки запотела: лед – снаружи, жар – в груди,
да кому какое дело, что там будет впереди:
речка, лужа или море, птица ухнет, взмоет ввысь –
вам – на радость, мне – на горе, вам – на вечер, мне – на жизнь…

МАМЕ

жаль, не могу с тобой поговорить
на самом близком для тебя наречии,
затерянном в подкиевском местечке,
куда оборвана дороги нить.
но ты мне пой на идише родном,
пусть плачет скрипка, пусть вздыхают струны
о том, как кавалер с девицей юной
шел под хупу, ах, чири-чири-бом,
про папиросы пой и про любовь,
про балалайку пой мне тихо, мама,
пой своей взрослой девочке упрямой,
хоть я почти не понимаю слов.
ах, мама, если б я сказать могла
на языке, что в детстве плыл над зыбкой,
на том, что исчезает в небе дымкой:
«тум-балалайка, тум-тум-бала-ла»…

*   *   *
радость-гадость, слезы-мука, неизбежность – новый год
пьяный явится без стука и в жилетку заревет,
брызнет цитрусовым соком, хрустнет льдом под каблуком,
и замечется тревогой, и запляшет гопаком.
несерьезный и морозный, незнакомый, дорогой
сладкою любовью поздней растревожит мой покой,
перепутает мгновенья, дни, недели, имена
и малиновым вареньем перепачкает меня.
в пузырьке от всякой боли, от озноба и стихов
капля водки, капля воли, капля страха, бой часов.
он прибудет точно к сроку, у него ведь я – одна.
ну и пусть, и слава богу, слава году, пью до дна