Невозможные письма любви

                               Ольге Медведко

* * *
Средь овец одного околотка,
Где приход одинаков для всех,
есть сестра мне, почти одногодка.
И один нам отмаливать грех.

Нам в одних же и тех изразцовых
С ней гореть поэтапно печах.
Одного на кушетках дворцовых
Мы любили, кто первый зачах.

Сладострастны крестьянские девы,
Но особо любовью грешны –
европейских кровей королевы,
старорусские наши княжны.

Из подводья любовной науки,
мой компьютерный взгляд, излови
Их призывные письма разлуки,
Невозможные письма любви.

Отыщи меж Кремлем и Европой
На портале «великие.ру»
Взгляд судьбы и поди-ка попробуй
Отказать государю Петру.

ЕВДОКИЯ

Здравствуй, свет мой, чужое светило,
Боль моих предстоящих излук!
Я бы мир для тебя своротила,
Девятнадцатилетний супруг.

На Плещеевом озере нечто
Воды – Яузы нашей мокрей?
Чуть не сразу уехал, а между
тем, ужо воротился б скорей,

Буди к нам, не замешкав. По женским
Подозрениям – в воду гляжу –
Скоро я тебе в Преображенском
долговязого сына рожу.

И в каком бы монашестве диком
Не гноил меня после по гроб,
И каким бы не стал ты великим,
Никогда не поверю я, чтоб

Не любил – разводя мне коленки,
На себе раздирая испод.
Ты любил! А кукуевской немке
Бог недаром детей не дает!

АННА МОНС

Здесь в одиночестве кукуя,
Не забредая за межу,
Дитя воздушного Кукуя,
Все время в кирхе провожу.

Добрейшего царя Ивана
Благодаря за сей приют,
Мы выживаем, как ни странно,
Иначе куры засмеют.

И если бьет в глаза наотмашь
Царю глубокий реверанс,
Что по сравненью с этим – роскошь,
Которой балуешь ты нас.

В своем воинственном походе
Что может так прельстить и где,
Как дух, причисленный к свободе,
В моей Немецкой слободе.

Какая клуша так вот ляжет
И, распахнув мильоны дверц,
Весь механизм тебе покажет
Альковных фокусов, майн херц.

Но мне в моем немецком гетто
Не объяснили алтари,
Как могут люто и отпето
Любить российские цари!

И неужели, боже правый,
Ловя дыхание мое,
Чтоб жить в любви с своей державой,
Ты уподобишь мне ее!

Выходит, я преобразила
Веками дремлющую Русь…
А в то, что я тебя любила,
Пускай не верят. Обойдусь.

МАРИЯ КАНТЕМИР

Здесь, в Астрахани, в той потраве,
Которую чинил не Бог,
Со мной лишь твой портрет в оправе
И брат мой, светлый Антиох.

Поэт, оплакивая ту, что
В турецком плене, как пашу,
Его растила, лжет натужно,
Что я еще тебе рожу.

А ты, мой старец венценосный,
Не верь поэту наугад.
Я тоже умерла под звездный
Громоподобный камнепад.

Но, если не мои старанья
Продлят в России род царей,
Его силлабик изысканья
Родят литературу ей.

Кровавы, глупы или сиры
Страницы летописи, но
Молдавских тронов Кантемиры
В них точно – светлое пятно.

А оживу от умиранья
Я лишь, когда вблизи, Москвой,
Ты проведешь коронованье
Скавронской прачки дворовой.

Убийцу взяв для ритуала,
Спроси, не помнит ли того,
Как с мыльной пеной выливала
Она ребенка моего.

С чертами русского тирана
И тиком – памяткой стрельцов,
Ты поздней жертвой Тамерлана
Чрез год падешь, в конце концов.

Прямая поросль Хан Темира,
Я погублю тебя, но и
Твоя промокшая порфира –
Что тяжелей моей любви.

Я верность сохраню все эти
Две дюжины посмертных лет,
Пока мой дух живет на свете,
Где ни отца, ни сына нет.

МАРТА СКАВРОНСКАЯ, ЕКАТЕРИНА ПЕРВАЯ

Глупостев, наверно, напишу.
Это, слава богу, я умею.
Да ведь, чай, с тобой одним грешу,
Остальные бросили затею.

Ум, везенье, красота, успех,
Озорство, веселость, юность, норов –
Все пустое! Что-то нужно сверх,
Чтобы засмотрелся русский боров.

Чтобы взрыв на медленном ходу
Фейерверком расцветал, алея,
Чтобы на твое «придешь?» – «приду»
Слышала вся эта ассамблея.

Александр Данилович не зря
Мною присоветовал взбодриться.
Выходила утром от царя
Без пяти минут императрица!

На престол российский возведешь
Горничную, даже не метрессу,
Ибо я давала не за грош
Ломаный, а ради интересу:

Кто заглянет в мой вседневный ад
Девочки с душою инвалида?
Но и ты мне протянул дукат,
Уезжая прочь от фаворита.

Той платил за нотебургский блиц
и постельных ласк увеселенья,
От кого пойдет императриц
На Руси столетнее правленье.

Нет, не ты ко мне сошел тогда,
Это я оказывала милость:
Вот тебе вся полость живота,
Заселяйся. В общем, я – влюбилась.

Неумеха чувства выражать,
Мастерица взгляд ласкать и тело,
Баба, я приучена рожать,
Если о любви сказать хотела.

И рожала вволю, без затей!
Путая уже где пир, где горе –
Я покрыла трупами детей
Полкрыла на Заячьем, в соборе.

Ну и чья, скажи, любовь сильней:
Царская – за грошик между делом,
Или той, что выла сорок дней
Над твоим непогребенным телом.

Ах, вы цацы, русские цари,
все бы вам ступать по первоцвету…
За тобой отправлюсь в сорок три.
Царство запишу на Лизавету.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Ну, и в конце: легенда в двух словах от автора.
Мы с нею — так уж вышло — любили одного, чей светлый прах на Востряковском и проведан трижды.
Так вот, при жизни он и был Петром…
Есть повод в это верить, не иначе.
Переселенье душ! из тех хором в литфондовские эти четверть дачи! И был он чернокудр и лупоглаз, высок и даже с нервным тиком где-то. И уверял подряд обеих нас, что в предках у него Елизавета…
Но речь ведь о другом, забыли вы.
Речь – о любви…