Морская ель

О книге Веры Зубаревой «Тень города, или Эм цэ в круге»[1]

Михаил Юдсон
Михаил Юдсон – прозаик, критик. Родился в 1956 году в Волгограде. Автор книги «Лестница на шкаф» (2006), публикаций в журналах «Знамя», «Интерпоэзия», «Нева», «День и ночь» и др. В 1999 году репатриировался в Израиль. Умер в 2019 году в Тель-Авиве.

«Невесело, запущенно и дико мой дом произрастает из земли…»  Это про нас, понял я, скитальцев от Нечерноземья до Святой – и принялся читать эти «стихотворения и поэмы разных лет», собранные под обложку и изданные в серии «Литература русского безрубежья». Интересное начинание, между прочим – уже даже серую ностальгию надеждой окрашивает… Лебяжья пуховина поэзии – связующая, так сказать, пуповина с многоцветной языковой метрополией. Мне, дряхлому мцыри, обитателю глиняно-ракушечных тель-авивских трущоб, пыльной Безрублевки с чахлыми пальмами и сумбуром скрипичной ламца-дрицы взамен галутной трехрядной гармонии, тоже хочется ощущать принадлежность к заснеженным пастернаковским просторам и левитановским пейзажам. Этакое заединство огромных корней с суффиксонами. Духовные скрепы спектра!

«И легкие не приходили вести, / И всё темнили вдоль и поперек / То комнату мою, то снег тетради, / Пугая сон оборванностью строк / И буквами – подобиями впадин…» Грустный ритм снов Веры Зубаревой, завораживающий зов слов, сложенных дружно и расставленных ладно – и при этом сохраняющих смолистый запах, лесную свежесрубленность… Стихи для меня похожи на растения – есть декоративные, комнатные, оранжерейные, но ближе и милей дикорастущие под боком.

Вот и стихи Зубаревой – как новогодняя ель, они прекрасно-праздничные и чуть печальные, ведь время-то течет, и Хронос тот еще жук, «чье шумное сыпучее старанье» бьет по ушам не хуже курантов. Ветвистые лапы страниц – здесь развешаны пряничные убранства, зеркальные шары, в которых отражается мишура реальности… И озонная, хвойная аура моря свойственна этим стихам. Книга сия – морская ель. Не мель, что по Ожегову «неглубокое место в море», но несомненная ель – глыбь, высь, стать!.. Стихия со множеством степеней свободы, вселенское древо: «К морским глубинам тянется душа. / Там всё знакомо – кривизна пространства, / И копошенье – эхо вечных странствий, / И тьма, откуда жизнь произошла».

Книжные же координаты сборника Веры Зубаревой, вертикаль с горизонталью, раскидистость с раскинутостью, – это Город и Море. Да и вступительная строфа-самоэпиграф, поэма с ноготок, задает звук: «Город отразился на щите заката / Призраком Пилата». Авторский мегаполис – то ли условный Нью-Йорк, а порой разросшийся Гель-Гью, полный «огрызков и медуз, разваленных и мутных, составивших прибрежный натюрморт», в нем «кварталы метастазируют заколоченными апартаментами», «в кельях раковин кто-то молится», «фонари с добавками галлюциногенов» чуть позже «быстро мигают, меркнут и тухнут» и «прыгают пьяные блики с галеры», там «желтых такси обозленные осы несутся, сигналя пронзительным жалом» и «яблоко солнца с червяком самолета в срезе плавит мобильники у шизофреников в голове».

Такой вот железный Теньгород, порождение желтого дьявола, как горько говаривали классики, не имея в виду такси. Местами Город даже добрый, тянется к свету – истинный Пилат-филосемит, но чаще тень, отбрасываемая им, мрачней и хлеще чащи. Одно отрадно: «Город спит на краю океана, / Недоступных его музеев, / Полноводных его ресторанов / Из моллюсков, рыбех-ротозеев, / Водолазных универсамов, / Ателье первородных клеток». Тут уж и сам чудо-юдо Город-кит китежно уходит на дно, слегка ионизируя иронию – город-садко, рыба-пилат…

Водный мир книги притягателен и зовет к исправлению ошибок, корректировке записи судеб: «Встрепенулась чайка, / Покачнула свод, / Словно опечатка / В рукописи вод», а вообще-то «штормит моя тетрадь» и влекут читателя «Свечи неровный свет, / Как маяка далекого сигналы, / Весло пера и паузы в письме, / Где скрытых смыслов поджидают скалы».

Кстати, скрытых смыслов в тексте немало, основные же символы – сон, луна, солнце, море, город, свет, тень. Свита света и мытари тьмы бредут по страницам, и сочетание их примет – светотень книги. «Тьма равняется эм цэ в круге. Всего их – девять». Сразу у меня ассоциации разбегаются как зайцы – первым делом еще Эйнштейн вывел исходную формулу: наша энергия (Е) равна маце в квадрате. А во-вторых, скачет «свечкой», что эм цэ – это инициалы, Марина Цветаева в ледяных кругах безнадеги-елабуги. Тут очень к месту-времени замечательные зубаревские «Стихи о волке»: «И я сутулюсь посреди дорог, / Озвученных той литургией волчьей. / И в руки, плечи с каждой новой ночью / Врастает серый подранный платок». Платок-подранок – оборотень одиночества…

Читая книгу, словно попадаешь в «пространство из льдинного времени» и «летишь вместе с городом под разрывы оставшихся связей со скоростью темени» – Пилатируемый аппарат!

Врезается в темя, вспыхивает в памяти «Свеча» – поминальная поэма-молитва о трагических второмайских событиях в Одессе: «Черное море / Черное небо / Шепчут молитвы / Священник и ребе» – как бы авторский маяк затеплен в тумане смутного хронотопа. И здесь тоже Город неразрывен с морем: «И пусть это будет мерилом истины, / И пусть не будет ясней аллегории, / Чтобы, отхлынув туда, где немыслимое, / Всегда возвращалось к Городу море».

Очень многое из сборника Веры Зубаревой запоминается и проборматывается потом невольно: «Сломан день, и подтек небосклон кое-где, / Замыкание краткое в старой звезде, / Отключило кусочек вселенной», или такое: «И снова тени памятных страниц / На многомирье расщепляют время, / И нелинейный странник – мысль-Улисс – / Судьбы-мигрантки множит направленья».

Эвереттова лучина, разветвление измерений судьбы – ведь, к примеру, можно по-ксерксовски высечь море (кнутом), а можно попросить по-хорошему (пряником): «Я имею выйти», – прямо объяснил Моисей Посейдону.

Книга и оформлена заморски-диковинно, обложка художника Ирины Френкель погружает нас в босхов прозрачный пузырь, загадочный хрустальный шар – будто смотришь в иллюминатор батискафа кафкианского, подводной колесницы-джаггернаутилуса…

«Ёлка в завороженной комнате. / Блики фольги и стеклянных игрушек / Плывут и дрожат меж ветвей неуклюжих / Сусальной вселенной в елочном омуте». И чудится мне, мнится, начитавшись, что не скучный сухой куб комнаты кругом, а хвойный омут, эм цэ, Морское Царство – и ель вздымается из волн до неба… Такова Зубарева в пересказе – дальше вы своими глазами.


[1] Вера Зубарева. Тень города, или Эм цэ в круге. – Калифорния, 2016.

Предыдущие номера
2005
2
2006
2 1
2007
4 3 2 1
2008
4 3 2 1
2009
4 3 2 1
2010
3 2 1
2011
3 2 1
2012
4 3 2 1
2013
4 3 2 1
2014
2 1
2015
4 3 2 1
2016
4 3 2 1
2017
4 3 2 1
2018
4 3 2 1
2019
4 3 2 1
2020
4 3 2 1
2021
4 3 2 1
2022
4 3 2 1
2023
4 3 2 1
2024
1
Предыдущие номера