ИЗ ЦИКЛА «УЗБЕКСКИЕ СЛОВА»

                        памяти Юсупхана Муратханова

КУРПАЧА

Толстая гармошка,
свернувшаяся до потолка,
научи меня небу.
Подними меня выше крыши,
выше груши, урюка и одноглазой телевышки,
откуда можно всех пересчитать.

СУВ[1]

Что толкнуло сбежать
вниз по крутому откосу –
не помню, но быстро
кончился рост, и чуткая крыша
сомкнулась над головой,
отменяя теченье.

Две огромных руки
до первого вдоха
вырвали из теплой утробы –
мокрого, испуганного.
Но успели увидеться черные травы
на затопленном склоне
и зеленое солнце реки.

Короткая радость стоянья на дне
до сих пор не дает научиться плавать.

БАТЫР

Горел. Два раза был порезан.
Ходил с простреленной рукой. И говорят, на нем
немало «темных» дел.

Вечерами на бревне от старого тутовника
сутулится, усталый и больной.
Интересно, помнит он
про нашу детскую драку?

ПУЛ[2]

Дедушка хрипло откашливается,
отрывает голову от подушки.
«Фахриддин, – зовет он младшего внука
именем старшего, –
вот деньги, сходи на базар, купи мяса».

«Здесь слишком мало, –
кричит Рустам в мохнатое ухо, –
мясо стоит пять тысяч».

«Э, нет, не обманешь», –
дедушка пальцем грозит. Уж он-то знает,
сколько стоят на базаре
мясо, и соль, и мука.
Озорные внуки растут,
и он был таким же.
Возвращает голову подушке,
закрывает глаза.

Рустам опускает деньги в карман –
ровно столько, чтобы сесть в автобус
на обратном пути.

ПИЧОК[3]

Махмуд сидит на корточках,
держится за бок,
десяти шагов не дойдя до дома.
Будто снова, как в детстве,
сел покурить с друзьями,
пока мать занята лепешками.
Только б не вышла –
опасливый взгляд на ворота.

Странно: лезвие входит совсем ненадолго
в недоступный внутренний воздух.
Но мяч уже не скачет,
и вмятина от удара
исчезает не сразу.
Воздух внутри все больше похож
на тот, что снаружи.

Не откликайтесь на этот крик, мама,
не отвлекайтесь от жаркой
пещеры тандыра.

Кончилось время мяча.
Пацаны машут клюшками, выдыхают пар,
катятся на скользких подошвах.
Баха, пас!
Я открыт…

[1] Вода (здесь и далее узб.).

[2] Деньги.

[3] Нож.